Перепутав стороны света, в одну из которых я должен был направиться на трамвае, я оказался противно-сырым февральским вечером на другом конце огромного чужого города, на пустынной, трамвайной конечной остановке. Нет, остановка была не совсем пустынная, потому что несколько минут спустя, подошла парочка: здоровенный, под два метра, красавец-мужик с холёной, не эмигрантской физией, и невысокая, худенькая тётька (не ошибка), очень бледнозамученная.

То ли моя бородатая морда неприметного лица надёжно маскировала меня под местного, то ли мой «прикид» смешивал меня с серотонной европейской массой, и не выдавал во мне русскоговорящепонимающего, но они, не обращая на меня никакого внимания, продолжали явно давно начатый разговор. Вскоре я убедился, что это монолог. Говорил он. Низким, тихим, монотонным без эмоций, голосом.

-Ну, чего я с тобой связался! Ну, зачем? Ну, что ты мне дала в жизни? Кроме головных болей? Я всегда иду у тебя на поводу. Ну, почему я иду у тебя на поводу? Ну, почему, а? Ну, ладно, была бы ты Мерилин Монро… или… Маша Распутина. А то вот. Ну, посмотри ты на себя. Ты когда хоть губы накрасишь? Скажешь, денег нет. Что я не работаю. При чём тут я. И при чём тут-нет денег. Кто тебе не даёт купить помаду?

-На себя посмотри…

-А зачем мне на себя смотреть. Ну, зачем мы языковую школу бросили, а? Ну, зачем? Ну, почему я всегда у тебя иду на поводу? Вот решила ты не ходить в школу, и я следом. Ну, ты же прекрасно знаешь, что учиться нужно. Что в чужой стране без языка я пропаду. Ну, хоть что нибудь ты мне можешь ответить. Ну, чего ты молчишь. Ты всегда молчишь.
Нет… ты мне можешь ответить, почему ты всегда молчишь? Это я за вас за всех говорить должен. Ты ведь всех наших знакомых и друзей разогнала своим молчанием.

Ну почему я иду у тебя на поводу? Объясни, почему? Почему к нам Курмангалиевы ходить перестали? Почему Тархунбайрамовы не звонят? Ну, зачем я с тобой связался? Ну, почему ты всегда молчишь? Ну, была бы ты Маша Распутина. Или Мерилин Монро. Тогда бы и молчала. Ты когда хоть губы-то накрасишь?

Ну, зачем мы языковую школу бросили? А всё твоя вина. Ну, почему к нам Курмангалиевы ходить перестали? Ты хоть это можешь объяснить? Из-за меня, что ли?

Ну, что молчишь? Ну, чего ты: и хочешь-молчишь, и не хочешь – молчишь. Ты и в постели молчишь. Ну, чего ты всё время молчишь? Другие, вон, женщины кричат, кусаются, визжат во время оргазма. А ты молчишь. Не сопишь даже. А у тебя, вообще, оргазм бывает? Ты хоть сказала бы, когда это происходит. А то я себя с тобой уже и мужчиной чувствовать перестал. Когда последний раз у нас с тобой что-то было? Молчишь? Ты хоть скажи, когда захочешь.

Я же пропаду здесь, за бугром, без языка. Зачем мы языковую школу бросили, а? Ну, за что это мне, а?

Где же этот чёртов трамвай. Замёрз уже. Пойти у этого козла закурить стрельнуть, что ли? Вон, какая харя равнодушная. Наверно, сигареты есть. Сорри, сэр, у вас есть бейче сигаретен? Алстюблифт. Ой, блин, данк ю. А спичкен? Ни хрена не понимает. Смотри, местный, а тоже сигареты сам набивает. Все они, блин, экономные.

Так чего ты не кричишь – то во время секса? Ага, знаю, что ты ответишь. Не хочешь ты меня. Я тебя не люблю. Не любовь это, да?

Это у тебя ко мне нет любви. Давно уже. А, кстати, ты меня, вообще, когда - нибудь любила, а? Ты меня даже не ревновала никогда. Думаешь, не к кому было, да? Вот опять молчишь. Молчишь, да? Это я всегда должен говорить. И за тебя и за того парня. В смысле за себя. Сели бы, поговорили бы, как все номальные люди. Да с тобой разве поговоришь. Молчишь всегда. Ну, откуда ты взялась на мою голову? Ни в постели от тебя толку нет, ни в жизни. Молчишь? Ну, молчи, молчи зануда.


Вон трамвай идёт. Идёт трамвай. Трамвай, говорю, идёт. Чего молчишь, не видишь, трамвай, говорю, идёт. Даааа…идёт трамвай. Ты когда краску купишь и голову покрасишь? С тобой ведь в освещённое место заходить нельзя. Подумают, что я с тобой. Стыдуха. Надо сигарету загасить. Половину не выкурил.

Подошел трамвай. Он первый поднялся в вагон, и плюхнулся на сидение, заняв больше половины места. Она, как-то бочком, бочком аккуратно примостилась рядом, поджав ноги под сидение, и скрестив лодыжки. Глаза смотрели в пол. И вот тут я не побоюсь штампа. Потому, что действительно, из под старой вязанной, унылой шапочки выбивались жидкие пряди седоватых некрашенных волос. Лет ей было, примерно, сорок. Я, пробивая билет, внимательно посмотрел ему в лицо. На нём не было и тени раздражения.

Никакая сила не могла заставить меня сесть далеко от них. Меня что-то привязало к ним. Намертво. Я уплотнился на сидение позади этой пары, и достал из кармана потрёпанный томик Иоанны Хмелевской в мятой мягкой обложке. Сидя вплотную к ним, я уткнулся в страницу, не видя ни одной буквы, и превратился в одни большие уши:

-Может, ты мне объяснишь, когда нибудь у нас будет такое время, когда я смогу выбросить окурок целиком, не слюнявя его перед трамвайной дверью, а?

Другие бабы, вон, виллы убирать ходят. Я знаю одну женщину, которая даже три виллы умудряется за один день мыть. Меня-то, мужчину, никто на такую работу не возьмёт.

А ты сейчас придёшь домой, забьёшься в угол своего драного дивана, съёжишься в комок и будешь сидеть, пока я спать не лягу. И молчать, уставившись в одну точку. Вот, как сейчас. И кутаться в свою задрипанную зелёную кофту. Холодно тебе. Вечно ты мёрзнешь.

А в чём я перед тобой виноват? Я ни в чём перед тобой не виноват. Я всё делаю, чтобы тебе и твоей дочке было хорошо. А ты даже чай пить идёшь только тогда, когда я из дома ухожу. Посуду моешь, пока я с дочкой гуляю. Чтобы со мной не разговаривать. Потому, что тебя даже посуду мыть учить нужно. Ты ж ни хрена ничего сама не умеешь.

Ты даже раздеваться при мне перестала. Может у тебя кто-то есть? Так скажи. Сядем, поговорим. Так и так, мол, прости, полюбила другого парня, И я пойму. Я всё пойму. Ты думаешь, что я не видел, как ты вчера в ванной синяки на внутренних поверхностях бёдер разглядывала? И спать не идёшь, пока я не усну. И не спишь по ночам. Лежишь, как мышь с открытыми глазами. В темноту уставившись. И молчишь. Откуда эти синяки? Чего молчишь? Скажешь не прав я? Опять молчишь.

И Тархунбайрамовы уже неделю не звонят. Конечно, ты сейчас скажешь, что из-за меня. Я во всём виноват, да? Я, скажешь?

Господи, и зачем я с тобой связался? Ну, что ты мне дала в жизни? Ну, почему я всегда и во всём иду у тебя на поводу? И за что мне это наказание? У других мужиков бабы, как бабы. А моя…молчит. Ты бы хоть губы накрасила, чувырла…

И тут у меня предательски заверещал мобильник.
-Да,- неоправданно громко, не управляя своим голосом, сказал я, провалившись в расширенные от удивления глаза ВАМПИРА, и выскочил из трамвая на своей остановке.
Звонила дура.

Подслушал:
Леон Ольгин

8 марта 2003