Из-за светло-зеленой клеенки, маскирующей фасад законсервированной стройки, слышались возмущенные крики:
- Идиот! Кто просил укрывать меня стекловатой? - и хлесткий звук пощечины.
А в ответ виновато-жалобный лепет:
- Я ж как лучше хотел, ты ж дрожал весь, перепугался я...
- Козел тупорылый! - и еще одна звонкая оплеуха.
Инициатива всегда наказуема. Но Стасик, обладая весьма односторонним жизненным опытом, этого не знал. Да и что он вообще знал, сирота с отягощенной наследственностью...
Прилетел месяц назад в Израиль - понравилось, сказка ожила. Особенно после мрачного детдома в Сибири и каторжной службы в стройбате на Урале. Несопоставимо даже! Друга себе сразу нашел надежного - Толика. Толик поопытней - полгода в стране, из них пять месяцев на улице - благо, тепло и базар дешевый, а водка почти дармовая. "Корзина" кончилась, так лохов, типа Стасика, валом, надо лишь угадать правильно, а это хитрющий киевлянин умел. Вот и пригрел доброго и легковерного Стаса под своим крылышком, а тот только рад - не мог один жить, привык сызмальства в коллективе находиться. Аутофобия (боязнь одиночества) своего рода.
Двадцать один год тому определила юная мамаша новорожденного пацана в Дом ребенка - шалость скрыла. Кто отец - и не знала наверняка, смутно помнила, что по пьянке "их" несколько в очереди было. Записала на свою фамилию - Брускин, назвала Стасиком, умыла руки и тут же забыла о мелкой неприятности, можно гулять дальше. А мальчишку вырастило родное государство, как принято говорить в подобных случаях.
С детства отмечали в нем придирчивые воспитатели необычную для подобного социального заведения щедрость: редкую конфетку всегда другу отдаст, черную работу за двоих сделает, бескорыстный какой-то - явно ненормальный. Но в специализированный детдом для детей с замедленным развитием не переводили - уж больно безотказным мальчишка рос, а такие люди и здесь нужны. Некоторая заторможенность реакций опасения не вызывала - почти все несчастные дети имели какой-то дефект - наставники привыкли. Учился юнец слабо - тугодум, но старался больше других, хулиганистых и пронырливых воспитанников. Каждой похвале радовался, аж сиял. На этом и играло окружение, помыкали пареньком все, кому не лень.
А Стасик ценил высокое доверие и упирался рогом, выполняя поручение или просьбу. Так и в стройбате: свою норму выдавал да еще за командира отделения вкалывал - духа не хватало воспротивиться. Здоровье позволяло: вырос крепким, видным, только глуповато-наивная физиономия с отсутствующим взглядом серых глаз смутно настораживала. Антисемитизма на своей шкуре не испытал - самые яростные юдофобы не могли парня обидеть - чувствовали, что убогого тронуть - это уже грех чрезмерный.
Отпахал два года честно, а куда дальше? Вот тут его совершенно случайно встреченный старый еврей и надоумил насчет Израиля. Одетый в солдатскую робу, Стасик заинтересовал старика, подсел любопытный дед к "дембелю" на парковую скамейку и разговорил, вычислив происхождение юноши по лицу, наши это делают запросто. На время приютил старый еврей молодого, помог документы нужные оформить и напутствовал:
- Никому не доверяй, люди разные бывают! - но Стасик не внял.
Ходил по городу с открытым ртом и впервые в жизни поедал в лошадиных дозах вкусное мороженое - дорвался до роскоши. Жил пока в гостинице и о будущем не задумывался. На свое "счастье" познакомился с Толиком, и тот, пообещав показать весь Израиль, легко совратил "простодыру" Стасика с пути истинного. Так и бродяжничали вместе. Расходы на существование новенький безропотно взял на себя, что и требовалось доказать. Толик был застарелый алкаш, но с вовлечением Стасика в перманентное пьянство номер не прошел - не пил парень и не желал пробовать. А присмотреть за "вырубленным" товарищем - пожалуйста, с превеликим удовольствием.
Вернемся к началу рассказа. Место для "бивуака" выбрали по уму - стройка от глаз людских скрыта "занавеской", опять же тенечек - красота. Толик, набравшись до кондиции, быстро отключился. А во сне задрожал крупной дрожью. Стасик не понял истинную причину колотуна, подумал, что от холода (израильским-то летом!) и укрыл голый торс приятеля обнаруженным неподалеку рулоном стекловаты, поразмыслил натужно, развернул скатку и накрыл алкаша с головою - позаботился, альтруист. Через какой-то короткий временной отрезок взмыленный Толик пробудился от острой нехватки кислорода и сумасшедшей чесотки, оценил ситуацию и... дальше понятно.
Получив вторую оплеуху, Стасик заплакал - обидели незаслуженно - и рванул куда глаза глядят. Помчался по незнакомым улицам, а в голове билась одна мысль: "За что? За что?" Хоть и в стройбате служил, но так и не осознал, бедолага: стекловата одеялу - ну никак не замена. Оставим пострадавшего ненадолго на вынужденной пробежке...
* * *
Вышла на вечерний променад роскошная дама, Виола Леопольдовна (она же Циля Лейбовна) Уманская. Вышла в надежде на новые впечатления и интересные встречи, ибо постоянно находилась в поиске, увы, пока тщетном. О возрасте прекрасных дам говорить не принято, ограничусь справкой, что пенсию она уже получала, а ее взрослый внук служил в армии.
Виола прожила большую и интересную жизнь матери-одиночки, имеющей доступ к социальным благам. Должность занимала профсоюзную, невеликую, но весьма привлекательную для женщины с романтически-сентиментальным и по обстоятельствам достаточно властным характером. Любила вызывать восхищение, быть всегда в центре внимания - самоутверждалась. Ненавидела "умников" и жестоко им мстила: умело влюбляла и резко давала "от ворот поворот" - опускала беспощадно. Но на восторженную лесть падала как кот на сало - таяла и старательно благодарила за должную оценку своей незаурядной персоны. Впрочем, позволяла себе разгуляться лишь в отпуске, на работе относительно "блюла" должностные приличия.
Внешность имела яркую, по уверениям поклонников - копия Аллы Ларионовой в кинофильме "Анна на шее". Манера общения адекватная - "гранд-кокет": синие глазки жеманно прищурит, а потом ка-а-ак выкатит - молнии разящие вылетают - действовало на сильный пол убойно. Хобби: ошеломить общество редкими талантами. В любой компании - первый человек: сыпала хохмочками на уровне сборника старых анекдотов плюс стишатами собственной выпечки, к юбилеям там ("С днем рожденья поздравляем, счастья, радости желаем! Гость, подарков не жалей на Бориса юбилей!" - Бурные аплодисменты!), или к знаменательным датам ("Небо сине, флаги красны - жизнь становится прекрасной!" - Овация.) - соответственно: реноме экстраординарной личности и высокий рейтинг харизматического лидера.
В Израиле отделилась от семьи сына, чтобы не мешали - верила до сих пор в прекрасного принца. Ждала денно и нощно, а он не появлялся, желанный. Регулярно прогуливалась по вечерам, одевалась броско, правда, несколько старомодно (юбка с воланами, шляпка с цветами, перчатки нитяные), собственный стиль сохраняла. Толкала ее на подвиги вовсе не похоть примитивная и не жажда материального благополучия, а только потребность в признании - гордая женщина Виола, да и неприхотливая: вполне устраивала ее гречневая кашка с салатиком - никогда в жизни не чревоугодничала. Поэтому, вероятно, сохранила ладную, молодую фигурку и упругое тело. Возраст выдавали проклятые брыли, морщинистая шея и пигментированные ручки, но это зло Виола умело маскировала. Зато кипучая энергия вполне компенсировала возрастное увядание. В общем, выглядела дама на "свои" сорок пять, и хватит о фактуре!
Но, если честно, в последние годы терзающе доминировала в сознании постаревшей женщины мысль: "А будет ли еще хоть разочек до... конца? Неужели я уже никого не впечатляю?" С этой "иде фикс" жила и мучилась, пытаясь по мере сил воплотить желаемое в реальность...
* * *
Вернемся к потерянному Стасику. Бежал парень уже из последних сил, закрыв в изнеможении глаза, и налетел прямо на смотревшую в сторону Виолу. Растерялся, но взял себя в руки:
- Извините, мамаша, пожалуйста!
Фамильярно-бестактное "мамаша" изрядно покоробило аристократическое восприятие дамы, но она не проявила охватившего огорчения, а улыбнулась, залюбовавшись рослым, чернявым атлетом. Прищурила рефлекторно глазки и предложила передохнуть на ближайшей лавочке. Профсоюзное умение влезать в чужую душу пригодилось, и уже через полчаса она знала о парне все. Мелькнула у озабоченной Виолы шальная мысль: "А что если?..", - и пустив в ход многолетний опыт, начала очаровывать. Ищущий простого человеческого участия, Стасик быстро поддался и пошагал вслед за новой знакомой к ней в гости.
В уютной "полуторке" Стасик почувствовал, что обрел нечто, о чем иногда мечтал: домашнее тепло и любящую маму. Виола накормила гостя вкусной кашкой (полкастрюли умял с голодухи), предложила рюмочку - удивилась отказу, но отнеслась понимающе. А потом беседа перешла в сольные признания и перешагнула опасную грань - последовали тонко провоцирующие интимные откровения...
Удивительно, однако недотепа Стасик не оплошал - вспомнил молодой мужчина навязчиво-развратных детдомовских девчонок, у которых прошел обкатку и закалку - ласково погладил затрепетавшую Виолу по коленке, что и послужило сигналом к активным действиям. Послушно отдался молодец железной воле возликовавшей партнерши...
Финалом блиц-романа стало буйное торжество пробудившейся плоти. Вальпургиева ночь персонально для одной неукротимой ведьмы - самое точное определение произошедшего. Все прихоти Виолы, все ее изощренные фантазии старательно выполнялись послушным Стасом, а уж она старалась "как в последний раз" (извините за цитату из очень старого анекдота), но молодой здоровяк не сдавался... К утру затихли.
Проснувшись, герой-любовник обнаружил рядом бездыханное тело. Явная перегрузка для его неустойчивой плюс израненной последними стрессами психики. Взвыл и удрал. Вновь понесся со страшной силой по незнакомым улицам, горько рыдая в нахлынувшем отчаянии, выдохся - упал, забился в припадке и потерял сознание. Очнулся в психбольнице, где и пребывает уже несколько месяцев. Прогноз малоутешительный...
* * *
А за Виолу волноваться не стоит. Иссякнув физически, она с устатку просто пребывала в легкой летаргии, тем самым восстанавливаясь. К вечеру пришла в себя, довольная - спасу нет, о чем грезила - сбылось: оскоромилась! До сих пор жалеет, что такого парня упустила.
СТРОГАЯ МЭРИ
Редко судьба балует достижениями в профессиональном становлении и счастьем в личной жизни синхронно. Везет в восхождении к вершинам карьеры - не везет в любви, иногда же - с точностью наоборот. Любимчики, избранники слепой фортуны хоть отчего-нибудь, да страдают. У Мэри Марковны Ратнер (при легкой картавости - замечательное сочетание) все во внешности и по жизни было выпукло и прекрасно. Пышные (визуально - объемно-выпуклые), смоляные, волнистые волосы, выпуклый (сократовский) лоб, выпуклый в переносице (в меру!) нос, выпуклые, сочные, гранатовые губы, красиво оттененные дымчатыми микроусиками, а остальное... Рука дрожит, скажу только, что ожившая Даная (или, скажем, кустодиевская замоскворецкая купчиха), сравнившись с Мэри, была бы жестоко посрамлена и заработала бы невроз от зависти. Предполагаю, что именно она послужила прототипом главной героини всемирно известной повести Стивена Кинга "Воспламеняющая взглядом", ибо направленный посыл ее ярко-зеленых глаз гипнотизировал, подавлял и повергал в добровольное рабство.
Жизнь у Мэри проходила тоже ярко, насыщенно и выпукло. Активистка-общественница в школе и в текстильном техникуме, профсоюзный деятель цехового масштаба - поначалу, а затем, в 26 лет уже председатель профкома крупной швейной фабрики, Мэри привыкла властвовать, решать вопросы и судьбы. Прямо "товарищ Парамонова" из известной песни безвременно ушедшего поэта Александра Галича. Но, несмотря на впечатляюще-экстравагантную фактуру, в личной жизни у Мэри наблюдался провал, всю неуемную энергию молодая жизнелюбивая дама отдавала работе, "горела" на производстве. Искусственно насаждаемый совковский канон "общественное выше личного" доминировал в сознании расцветшей и знающей себе цену красавицы.
Вот такая вот вся из себя необычная в свои кипучие тридцать лет она прибыла в Израиль, прибыла одна-одинешенька и даже без знакомых, не говоря о родственниках. Карьера - превыше всего, и за пять лет Мэри совершила головокружительный скачок от простой никайонщицы до менаэлет по уборке в центральном офисе одной из крупнейших израильских фирм. Двадцать работников ведра и швабры в подчинении, реальная возможность дать выход трудовому энтузиазму, а главное: власть над людьми - привычная и уже необходимая, как инсулин диабетику. Строгая Мэри, тем не менее, по возможности шла навстречу просьбам трудящихся, но дистанцию соблюдала и подруг не имела, хотя порой безумно хотелось поговорить "о своем, о женском". В коллективе ее побаивались (значит, уважали), подхалимы лебезили, однако Мэри оставалась загадочно-неприступной. Зарабатывала очень неплохо, выплачивала машканту и витала в облаках, читая на досуге "дамские" романы. А принц все не появлялся...
Устроился на работу в бригаду к грозной менаэлет добрый молодец Санька, весельчак-балагур, "пофигист", неотразимый блондин, открытый и дружелюбный. Отношение женщин к таким мужикам когда-то описал Евгений Евтушенко: "Как девчонки идут на болотные, голубые огни твоих глаз". Не шли, а бежали, но он почему-то никак не реагировал.
Секрет простой: уже полтора года Санька жил новой жизнью, размеренной и трезвой. Бросил бродяжничество, ненадежных друзей-собутыльников, сошелся с неприметной, русоволосой Диной и нянчил полугодовалого сынишку-сабру Рони (Рональда). "Тихий рай" компенсировал годы мук и страданий из-за неустроенности и одиночества. Прошли сомнения, регенерировалось пошатнувшееся здоровье, и появились зачатки чувства долга. Вниманием, трогательной заботой и лаской вытащила хрупкая, невзрачная Дина бесшабашного Саньку из трясины. Мама ее, респектабельная Дора Моисеевна, была категорически против "шлепера" и "шикера", но впервые за свои двадцать лет дочка пошла "супротив". И прижился Санька, и поумнел, и благодарен был своей неброской, но любимой женушке. А когда сын родился, вообще, себя человеком почувствовал. И это только в тридцать лет! Санька с Диной брак не узаконили - пособие от "битушки" для матери-одиночки важнее. Жила себе счастливо молодая маленькая семья и горя не знала.
Черным, всесокрушающим на своем пути ураганом ворвалась роковая красавица Мэри в беззаботное существование присмиревшего Саньки. Вот как это случилось.
Тель-авивская весна шибала в голову ароматом цветов и флюидами любви, пьянила и стимулировала проявление скрытых и с трудом гасимых желаний. Мэри добросовестно пыталась настроиться на трудовую деятельность, но что-то приятно-тягучее где-то внутри мешало сосредоточиться, обдавало теплой волной и поднимало давление. В один из дней вышагивала она по нескончаемому коридору, пронизывающе поглядывая на нерадивых подчиненных, и тут встретилась с "магическим" взглядом стройного, моложавого Саньки. В каком-то непонятном трансе пригласила парня к себе в кабинет и в волнующей истоме, кружащей растерянную голову, прожгла парня откровенно зовущими "змеиными" глазами. Голубой халатик сам по себе натянулся, на груди лопнула и отлетела со свистящим звуком перламутровая пуговица. Саньку опалило жаром, а прерывистое дыхание распаленной дамы прозвучало сигналом к активным действиям. Живой человек, что поделаешь! Бесценное добро само в руки плывет - в этот момент не до нравственных устоев. И вспомнил Санька боевую молодость... Без деталей - просто "коррида"! Победителей не было. И проигравших - тоже.
Последовала безумная неделя. Какая работа, если весна, и на уме, выражаясь рафинированно, только соитие, с могучим зовом пола не поборешься. Подчиненные понимающе шушукались, ехидно хихикали, но не возникали. Санька заметно спал с лица, однако разум и способность объективно оценивать ситуацию не потерял. По прошествии переполненной бурными страстями недели между любовниками произошел следующий диалог. Всегда добивающаяся желаемого, Мэри после очередного "жестокого" поединка начала разведку:
- Сашенька, а что ты думаешь о будущем?
- Кмо кулям, - откликнулся поднаторевший в иврите молодец.
- А ты меня не видишь рядом с собой? - напор продолжился.
- Да вот же ты! - Санька дружелюбно похлопал Мэри по самой выдающейся части ее роскошного тела и попытался дистанцироваться.
- Я не об этом. Почему бы нам не сойтись? Я тебя крепко подниму, а забот не будет - все есть: и квартира, и деньги, - натуральное "искушение святого Антония".
- У меня жена и ребенок, - сопротивление ощутимо слабело в силу провоцирующих действий проворных ручек алчущей женщины.
- Еще поговорим потом, - и Санька откликнулся на пленяющий зов.
А на следующий день Санька просто убежал от обещанной идиллии, от "повышения" по службе и материальных благ. Уволился резко, не пытаясь успокоить расстроенную, не находящую себе места Мэри, и исчез вместе с семьей в южном направлении.
"Спугнула", - думала Мэри. "Вовремя смылся", - думал Санька. Мы не в Америке (хотя уже и у нас прецеденты бывают ) - до жалобы на "сексуальные домогательства" по отношению к зависимому по работе дело не дошло.
Санька с домочадцами снял неплохую квартиру в одном из маленьких негевских городков, нашел непыльную работенку, жена с тещей на пособии и пенсии, малыш растет здоровеньким, все хорошо.
Последствия умопомрачительной недели любви у Мэри сложились печальнее. Разочарование, пустота, депрессия, отпуск для лечения стресса, но самое страшное: в первый раз за свои 35 не добилась желанной и осязаемой (еще как!) цели. В голове стучало: "Могла же на их семейку заявить, пособие-то его Динка незаконно получает. Какая же она мать-одиночка, если такой буйвол рядом. Сразу бы, небось, ко мне прибежал. Нет, это подло...", - отметала Мэри гадкие мыслишки. (Ну прямо, как в анекдоте про Ленина. "Н.Крупская рассказывает пионерам: "Отдает Ильич маленькому сорванцу-футболисту тряпичный мячик, случайно залетевший в открытое окно кремлевской квартиры, и лишь слегка журит проказника. А ведь мог бы бритовкой по глазикам...")
Не поддалась Мэри на подлянку и судьба, наконец-то, отнеслась к ее позывам и порывам благосклонно. Буквально через месяц выскочила женщина замуж (молитвами Саньки, наверно) за смуглого красавца, силача Элада, богатенького таксиста с собственной виллой. Родился у нее мальчик, почему-то светленький и синеглазый, в дедушку-блондина, по ее утверждениям. Элад не нарадуется на маленького человечка и очень гордится, что пацанчик беленький, "породистый", незаурядный, "машу-машу". А у Мэри опять небольшое пузико обозначилось. Баацлаха!
|
