В Америке среди многочисленных долгов обществу, есть один, неизвестный нам ранее - служба в составе коллегии присяжных заседателей. Повестка на выборы коллегии присяжный или по-американски жюри приходит загодя. Первый раз неявка прощается, но на второй раз власти выписывают ордер на арест и любой полицейский, остановивший вашу машину, обязан доставить нарушителя в участок. В Америке с властью шутить не рекомендуется. Не зря, наверное, американское общество, как никакое другое, опасается своих стражей порядка. От жюри можно раз-другой отпросится, если неохота терять рабочие дни или есть уважительная причина. Но рано или поздно по повестке надо явиться.
Вот и мы, собравшись поутру, отправились в столицу округа Риверхед на отборочные тесты в судебных жюри. Уклониться нельзя, но проверки отсеивают многих. Комиссия состоит из представителей обвинения и адвокатов обвиняемых, или же, для слушанья гражданских исков, из представителей всех сторон.
«Во-первых, - объяснял по дороге мой попутчик, - они отклонят тех, кто может иметь предвзятое мнение. То есть всяких профессионалов.. еще полицейских. Часто даже жены и родители полицейских получают отвод в уголовных процессах. Еще не любят брать активистов, особенно таких, кто заранее твердо знает, что такое хорошо и что такое плохо. Потом спрашивают, есть ли связь со сторонами в судоговорении, с адвокатами и судьями. И еще много чего».
Приехали мы за полчаса до открытия суда. Американский народ у нас на Лонг-Айленде - общительный, вежливый и доброжелательный. В толпе знакомится легко и если не залезать душу, то можно узнать много интересного. Нашими собеседниками в толпе, собиравшейся перед закрытыми дверьми, стали двое - высокий кряжистый мужчина лет 70-и, бывший кадровый военный, а ныне мелкий строительный подрядчик мистер Джонсон и интересная дама лет под 50, представившаяся миссис Келли. Этикет городских бизнесов, где все, якобы, равны, и называют друг друга лишь по личному имени, у нас на острове пока не прижился.
Мистеру Джонсону не впервой в судах. От него мы узнали, что оплата присяжным за первые три дня идет с рабочего места, если там работает больше 10 человек, и от суда, если место маленькое. Не удивительно, что хозяева бизнесов не особо радуются, если дядя Сэм зовет гражданина выполнять долг. Безработные, студенты получают по 40 долларов в день. Миссис Келли оказалась веселой и добродушной женщиной, что совершенно не вязалось с ее занятием хозяйки похоронного дома. Через некоторое время оказалось, что она родом из маленького прикарпатского городка. В Америку попала лет 25 назад. Она перешла на русский, с мягким западно-украинским произношением, совершенно непохожим на вошедший в анекдоты украинский акцент жителей Приднепровья и Слобожанщины. Мистер Джонсон, похоже, считал свое пребывание в жюри напрасной тратой времени. Зато миссис Келли была полна готовности послужить обществу.
В стороне стояли и курили несколько евреев в традиционных шляпах и кафтанах. Мы подошли и поздоровались, по-еврейски справились, как у евреев дела. Оказалось, что они тоже приехали по повестке и мечтали закончить как можно скорей. Держались они холодно и если бы не наш, хоть и слабенький, еврейский язык, то и разговора бы они не поддержали. О судах они были невысокого мнения и больше уважали слово своих раввинов. Впрочем, от Фемиды никому не уйти, и с нами поделились тревогой, о «нескольких наших хороших евреях, которые ради Бога собирали пожертвования, а их обвинили в отмывании денег и еще черт знает чем…». Мы поинтересовались, где живут такие набожные евреи на нашем острове. Ведь здесь, в отличие от Пяти городов (как часто называют Нью-Йорк), у нас на Лонг-Айленде по большей части живут реформисты и консерваторы, а если какие ортодоксы с хасидами встречаются, то лишь посланцы Любавичского рэбе и их новоприобретенные прихожане. По взягляду собеседников стало ясно, что ни посланцы, ни сам, почивший в бозе рэбе у наших собеседников не пользовались особым уважением. Нам вежливо ответили, что «настоящие» евреи живут в Джерихо и в других местах. Когда возле дверей наметилось, оживление, наши собеседники слегка оттаяли, даже дали свои визитки и на прощанье пригласили приехать справить у них субботу.
В построенном в 1928 г. здании суда было тепло. Людей собралось несколько сотен. Все мы уселись в большом актовом зале. Сначала показали учебный фильм, но его мало кто смотрел. Люди все больше переговаривались со своими новыми знакомыми. Поражало разнообразие лиц и акцентов. Кого здесь только не было? Молодые и старые, черные и белые, китайцы, латиноамериканцы, сикхи. Встречались и очень странные личности. Один немолодой мужчина пришел в теплом пальто и меховой шапке и целый день не снимал их в жарко натопленном зале. Поражало разнообразие языков. Впереди кто-то перебивая гул громко говорил, что он итальянец, английского не знает и не способен понять, что в суде делается. Дежурных работников суда постоянно просили отпустить домой, хотя, всех предупредили, что отпускать не будут.
На проверку выкликали группами по 10-12 человек. Если забраковали, то надо ждать, возможно, подойдешь для другого процесса. В первой группе нас вызвали на гражданский процесс по делу о неправильном лечении. Первой вызвали немолодую женщину. Она сразу повысила голос и громко рассказала, как была в больнице, какие ужасы там творятся и как она не доверят врачам. Рассказ получился настолько экспансивным, что после короткого совещания представители истца и ответчика решили дать отвод всей группе, полагая, что те могли потерять объективность.
После недолгого ожидания нас снова, уже в составе другой группы пригласили на проверку. Здесь речь шла о гражданском иске, связанным с определением ответственности за ущерб в строительстве. Мистер Джонсона сразу же получил отвод, поскольку, как специалист-подрядчик, он мог иметь предвзятое мнение. Отвели еще одну женщину, оказавшейся сотрудницей администрации округа. Выяснилось, что местная власть была одной из сторон в иске. Отвели и молодого парня, всего покрытого татуировкой, с кольцами на бровях, в губах, в носу и ушах. Бывший с нами пенсионер-адвокат сразу предсказал, что парня никуда не возьмут. Женщина - торговый агент из небольшой фирмы по продаже медицинского оборудования тоже оказалась под сомнением. Выяснилось, что ее муж - инженер и юристы опасались, что у нее тоже предвзятое мнение.
Мы тоже получили отвод. В ответ на вопрос, как мы относимся к алкогольным напиткам, ответ был, что сами не пьем и относимся крайне отрицательно, особенно к пьянству. В деле, как оказалось, была авария, связанная с употреблением спиртного и после нашего ответа тестер поставил на бумажке жирный крест.
После обеда (за свой счет) нас еще раз вызывали, и опять по медицинскому делу. Если верить газетам и представителям врачебной гильдии, то в последнее время иски о профессиональной халатности врачей растут лавиной и грозят оставить врачей если не без штанов, то без доходов. Врачи только и надеются на президента, поддерживающего закон об ограничении размера компенсаций за врачебные ошибки и на своих представителей- законодателей. Недаром бывший кандидат в президенты Говард Дин - врач, да и руководитель сенатского большинства Билл Фрист - тоже врач, страдавший от высоких цен на страховку. С другой стороны, защитники пациентов, и в первую очередь адвокатское сословие - за неограниченные иски. Среди них тоже есть важные персоны, например кандидат в президенты Джон Эдвардс - в прошлом как раз специализировался на делах о медицинских ошибках. Так или иначе, но дел о врачебной халатности в тот день было много. Уж не знаю почему, но нас не выбрали и на третий раз.
День клонился к вечеру, когда мы пошли к машине. По дороге встретили миссис Келли. Она одиноко курила в сторонке.
«Я, кажется, влипла. Попала под секвестр», - сообщила она с обреченным видом. Оказалось, что миссис Келли выбрали в жюри по громкому уголовному делу, где присяжных и судей изолируют от влияния газет и групп давления, поселяют в отдельную гостиницу и сводят до минимума контакты с внешним миром. Речь шла об опасном наркодилере, так, что присяжные во время процесса еще и будут под охраной.
На стоянке мы увидели мистера Джонсона, залезавшего в свой грузовичок. Его ангажировали в какой-то уголовный процесс афро-американской шайки торговцев наркотиками, но в конце концов не взяли. На вопрос адвоката, как он относится к черным, мистер Джонсон ответил: «Я их очень люблю, у меня даже есть черный кобель». Через несколько минут он оказался за дверью.
Возвращаясь домой, мы вдруг вспомнили слова великого комбинатора Остапа Бендера «Лед тронулся, господа присяжные заседатели». Возможно потому, что пошел легкий снежок.
|
