Маленький тихий городок Алмонте… Мы переехали туда, когда мне было восемь лет. Переехали не потому, что так было нужно. А потому, что так захотела мама. Местечко, которое мама назвала городом осени, казалось, ничего особенного собой не представляет. Но когда мы впервые посетили Алмонте проездом, мама всё время вертела головой, как ребёнок, и восторгалась то старенькой заброшенной электростанцией, то ржавым металлическим флажком с потускневшей надписью «Добро пожаловать», поскрипывая болтавшимся на цепи у въезда в город, то узкими какими-то уж совсем несовременными улицами…
Помню, отец ещё долго возмущался, приводя весомые всевозможные с его точки зрения аргументы: далеко добираться до работы, бензин, километраж – время и деньги, да и скучно жить в таком захолустье. А мама настаивала:
– Это – мой город. Я хочу здесь жить.
По своей натуре, мама у нас упрямая. Сам я точно тогда не знал, упряма ли мама на самом деле, но отец часто любил повторять:
– Приходиться констатировать факт, – мама так упряма, что меня следует наградить медалью «За многотерпение».
Мама отшучивалась:
– У тебя и так уже места, свободного от медалей, на груди не осталось, – и добавляла, – но если мы переедем в Алмонте, я награжу тебя ещё одной, «За многопонимание».
И мы переехали.
Довольно скоро отец и мы с братом привыкли к тамошней жизни. Привыкли к столетним домам, к причудливым старомодным вывескам у входа в магазины, к крутым, покрытым сплошь яблоневыми садами, берегам реки. Привыкли и постепенно перестали замечать. Мама тоже по-своему привыкла. Она любила бродить по узким улочкам города или сидеть подолгу у реки, глядя в никуда. А по вечерам мы пили чай и играли в лото. Я очень любил играть в лото, особенно, как и все дети, выигрывать. Отец время от времени поглядывал на телевизор, нервно подёргивая ногой под столом. Ещё бы, – в это время шёл футбол или хоккей. Мама почти всегда проигрывала и говорила, что всё в жизни уже выиграла, поэтому ей больше не положено.
Так мы и жили. Летом по воскресеньям рано утром мама ездила на местный рынок за овощами и фруктами. Мы с нетерпением её поджидали в сладком предвкушении отведать свежей клубники или земляники со сметаной.
В один из таких воскресных дней мама, по своему обыкновению, отправилась на рынок. Её почему-то долго не было в тот день, и мы уже начали волноваться. Отец волновался молча. Он всегда волновался молча. Только часто смотрел на часы и сдвигал брови так, будто у него болела голова. Но вот хлопнула входная дверь, послышалась знакомая возня в прихожей, и мы поспешили навстречу. Мама казалась немного взволнованной. Она суетливо раскладывала покупки по полкам холодильника и кухонных стеллажей, снова и снова ныряя руками в корзинки и пакеты. В ней чувствовалось напряжённое ожидание вопроса.
– Ну что, наконец? – не выдержал отец, – Ты чего так долго? Мы волновались. Санька плакал.
Санька – это мой младший брат. Тогда он был совсем крохой и всегда плакал, если родители где-нибудь задерживались.
Осчастливленная долгожданным вопросом мама бросилась отцу на шею, он немного даже оторопел от неожиданности.
– Сейчас мы поедем! Я покажу! Это секрет! – тарахтела она быстро и бессвязно.
– Куда? Зачем? Лично я никуда не поеду. Я пылесосить собирался…
– А я поеду! И я! И я! Поехали, мама! – наперебой кричали мы с Санькой.
Под напором нашего несносного верещания и маминых уговоров отец быстро сдался, и мы, погрузившись в машину, которую отец любовно называл «невестушкой» за её белый цвет, тронулись в путь. Путь наш оказался совсем недлинным. На одной из уже знакомых нам улочек города мы припарковались и дальше двинулись пешком. Мама с важным видом знатока шла впереди, указывая нам дорогу. Мы с братом в припрыжку бежали за ней, а отец лениво плёлся следом.
– Мы пришли! – торжественно объявила мама, остановившись на углу заброшенного деревянного дома.
– Ну и что? Куда пришли? – оглядывался вокруг отец.
– Протри глаза. Читай.
У дороги стоял указатель с короткой надписью «ул. Надежд». В первый момент ни отец, ни мы с Санькой не поняли, – при чём здесь эта надпись. Потом отец сказал:
– Хм, странно. Улица Надежд. Первый раз встречаю такое название улицы.
Тогда, еще ребёнком, я не раз замечал, что взрослые всегда говорят «странно», если им что-то непонятно. Вот и маму отец называл странной. Он просто не знал, что она – волшебница. А я это знал. Санька, наверное, тоже знал. Но тогда, совершенно не понимая, зачем мы остановились, он сделал серьёзное лицо, наморщил лобик, подражая отцу, и картаво повторил:
– Хм, стлянно.
Впрочем, ему и так было хорошо, – папа и мама рядом, и все мы куда-то целенаправленно идём. А я стал приставать к родителям с расспросами, – что эта надпись означает, и зачем мы здесь.
– Сейчас мы пойдём по этой улице, – разъясняла мама, – и когда дойдём до конца, произойдёт чудо.
– Какое чудо? – не отставал я.
– Увидишь.
Улочка была длинной и извилистой. От нетерпения увидеть обещанное чудо я всё время забегал вперёд, а потом останавливался и ждал всех остальных. Поглощённый стремлением как можно скорее добраться до того самого места, где должно произойти чудо, и потому не питая большого интереса ко всему остальному, располагавшемуся на пути к моему главному пункту, я только бессознательно выхватывал любопытным и жадным взглядом то, что так заманчиво для нас в детстве, и что после, долгие годы вызывает своим видом томное ностальгическое чувство.
Вот уже позади широкое и ветвистое дерево, на которое было бы так здорово взобраться и ощутить себя сильным и смелым, теперь ноги слегка замедлили бег у большого черного с блестяшками мотоцикла. А роскошная гроздь ранних черешен, казалось, так и просившаяся, чтобы её кто-то сорвал, обиженно осталась висеть на низко склоненной под тяжестью обильных плодов ветке… Знак «Проезда нет»… Что это? Как выяснилось, улица вела в тупик. В конце показался высокий дом из крупного камня с большим количеством окон и широким балконом на подпорках. Помню, что моё внимание привлёк навесной замок на огромной тяжелой двери дома. Я тогда ещё подумал, что теперь таких дверей и замков уже не бывает. А ещё о том, что ключ от такого большого замка, наверное, очень неудобно носить, и в карман он не поместился бы.
– Ну что, всё? Погуляли, и домой? – засуетился, обрадованный концу путешествия, отец, – Да и ветер поднимается. Прохладно что-то.
Отец был прав. Нежное безоблачное утро незаметно перешло в пасмурный полдень. Поднимался, всё больше усиливаясь, порывистый ветер.
– Смотрите! Смотрите! – почти затерялся в оглушительном порыве ветра мамин голос.
Всё произошло так быстро, что трудно было разобрать, – отчего вдруг распахнулись окна и балконные двери дома. Оттуда вылетело множество голубых мотыльков. Среди них – большие (казалось, это именно они делают ветер воздушными и, как будто, слегка замедленными, взмахами своих крылышек) и совсем маленькие. Сказочное нежно-голубое мотыльковое облако всё больше приближалось к нам и вот уже парило над нашими головами, теряя свои очертания и делаясь полупрозрачным.
– Что это, мама? – с замиранием духа прошептал я.
– Это наши надежды. Они вселяются в наши души и делают нас сильными.
Облако становилось всё более прозрачным и, наконец, совсем растворилось.
– Теперь я сильный? Скажи, мама, – я сильный?
– Ты сильный, сынок. Теперь никакие беды и невзгоды тебе не страшны. Ты – сильный.
– И Санька сильный? И папа? И ты?
– Да, сына. И Санька, и папа, и я.
Много лет прошло с тех пор. Родители и сейчас живут в Алмонте. Мы с Санькой изредка навещаем их. Каждый раз, когда мне приходиться бывать у родителей, я стараюсь специально проехать мимо странного указателя «ул. Надежд». И снова, в который раз, вспоминаю шумную и непоседливую маму и степенного немного медлительного отца, от которого всегда исходило чувство силы и молчаливой уверенности, тогда ещё совсем молодыми; вижу изумлённые широко открытые глаза белокурого курносого Саньки, распахнутые окна старого дома и, парящее над нами, нежно-голубое облако наших надежд.
|
