За мной, читатель! Итак:
Виктор Топоров. Похороны Гулливера в стране лилипутов. Литературные фельетоны. СПб. Издательство «Лимбус Пресс», 2002. 496 С. Тираж 3000 экземпляров.
Год издания 2002-ой, а книга поступила в продажу совсем недавно. Четыре года тому назад я написал рецензию, ядовитую и... комлиментарную одновременно, на мемуарный фолиант Виктора Леонидовича
(Виктор Топоров. Двойное дно: Признания скандалиста. М., 1999. Издательство "Захаров-Аст". Редактор И.В.Захаров. 464 С. Тираж 6000 экземпляров).
Приведу абзац из этой заметки:
«Виктор Топоров – известный поэт-переводчик, блестяще переложивший на русский язык... произведения Гете,У.Блейка, Байрона, Э.По, Шамиссо, О. Уайльда и многих других классиков мировой литературы, в последние годы скандально прославился (новый Герострат) как критик-убийца, буквально расчленяющий на куски рецензируемых авторов (так прямо про него и пишут собратья по цеху: антисемит-маньяк-литературный Чикатило, ей-Богу» (Василий Пригодич. Литературный хулиган // London Courier, 1999, № 112, 19 November-3 December. P. 21).
Все так. Из песни слово не выкинешь... Однако надобно добавить кое-что. Витюша (Витенька, Вика) – мой старинный товарищ. Мы знакомы с 1964 годочка. Виктор первым из нас стремительно ворвался в литературу с блистательными стихотворными переводами. Это не были буквалистские вирши, это были конгениальные рифмованные вариации на... ну, все понятно. Виктор не знаю почему – до сих пор не издал свои ОРИГИНАЛЬНЫЕ стихотворения. Его рифмованные тексты не уступают по качеству переводным. А тут нежданно-негаданно советская власть бронзовым тазом накрылась. За переводы стихов перестали платить. Ни копеечки. Вот и пришлось Вике писать статьи. Жить-то надо.
В увесистый том вошли 55 литературных фельетонов. Что сказать о «Похоронах Гулливера...»? Книга написана блестяще, аж искры, как красные шмели, летают и на диковинные самоцветные цветы садятся и жужжат, жужжат, жужжат, все вокруг поджигая в некоем Экпиросисе-Мировом Пожаре.
Ваш покорный слуга считает литературу игрой, дивной игрой в бисер, в салочки, в преферанс, в поддавки и т.д. А Виктор считает литературу служением грозным и услужением гнусным, причем ни одного служителя-услужителя он на дух не переносит. Болит у Виктора сердце «за» литературу, современный литературный процесс, положение в писательской гильдии, «раздрай» в разворованной стране... из груди выскакивает, глухо бьется с аритмией и экстрасистолами, душа страждет, печалуется и чернеет. Приведу несколько цитат:
«Старческий или, точнее, кланово-поколенческий вампиризм... присущ творческой (в особенности литературной) среде: старые, бездарные, жалкие объединяются и идут на хитрости и подлости... лишь бы полакомиться свежей человечинкой» (С. 152). Напомню слова Леонида Андреева: «Так было. Так будет».
«Опыт советского писательства (великий эксперимент, при всей его окказиональной постыдности) завершен, результаты – в истории литературы и в истории как таковой. Опыт противостояния – завершен так же, правда, он окончился пшиком» (С. 247). Без комментариев.
«Если раньше была в ходу знаменитая формула “не читал, но скажу”, то теперь – в питерской литературной среде – она переосмыслена так: “Не читал, но скажу, что мне очень понравилось”» (С. 357). Виктор! Ты прав!
Фрагмент из разговора Вики с некоей слависткой:
« – Виктор Леонидович! (Прехорошенькая, лет двадцати, шотландка. Румянится от смущения). – А почему почти все питерские поэты евреи? А и действительно почему?» (С. 359). Витюша, ну, почему же «почти все»? Есть и русские поэты для блезиру-профиту-разводу-разброду.
Вот еще «кусочек» из моей давней заметки о мемуарах Виктора:
«Да, книга мерзкая, не великодушная, мелочная, подловатая, просто постыдная, но... бесконечно талантливая. Много в ней гадостей несказанных.., но много и ума (на грани и за гранью гениальности), изящного и неизящного...». Сказанное, увы, буква в букву относится и к фельетонам, собранным в «Похоронах Гулливера...».
Боль за Россию, ее культуру-литературу забивает в книге Топорова испепеляющая, безумная, горячечная, набухшая черной кровью ненависть к ее творцам, модификаторам, интерпретаторам. И все хлестко, и все по сусалам, хуки слева и справа, и в поддых, а потом смазными сапогами в голову, в шею, в лицо...
Маска «наперекор всему» злоехидного трикстера вжигается-вплавляется в МЯСО лица и становится подлинной некартонной личиной. И это первый акт трагедии постнеклассической, трагедии ХУДОЖНИКА в сей юдоли плача. В течение многих лет Виктор, как лабазник, гвоздит по головам пишущей братии хоругвью, на которой узорчатой золотой нитью вышито: «NIHIL» (НИИЧАВО братьев Стругацких) и «Пошел вон, смерд». Зачем? Не знаю. Это – второй акт постнеклассической трагедии.
Через всю книгу Топорова шелковой нитью проходит некая метафизическая тоска по тем баснословным временам, когда литература была ГОСУДАРСТВЕННЫМ делом. Бронебойный бронепоезд советской литературы продан на металлолом за копейки, а подводная лодка, команду которой составляли кофеманы-корефаны, иллюзионисты-аллюзионисты, болевшие хроническим триппером нанайской борьбы с брежневской цензурой, уж добрых лет двенадцать тому назад потонула в фекалиях.
Топоров – первый запевала в хоре плакальщиков-восхвалителей БЫЛОЙ литературы. Странно как-то: похоронил критик современную литературу «на переделкинской свалке» и... издал толстый том фельетонов о ней. Ничего: выбралась Русская Литература из-под мусора, Паненка-Полонянка, водочки выпила, травки критической покурила и заплясала на костистых, с густопсовой шерстью лапах контрданс. Выражаясь простецким языком, этот танец – сакральная мистерия, охватывающая эйдетическую сущность и исторически разнородные состояния «русскоязычного стрекулиста-щелкопера» и в ЭТОМ СМЫСЛЕ ориентированная на эпос Гомера, а одновременно и на «Краткий курс истории партии “Единая Россия”».
Тут-то мы, «с последней прямотой», как на допросе в ВЧК, спросим критика: «Чем вы занимались до 1991 года ?». И еще: «Кого Вы вербуете в кавалеры и подружки Великой Русской Литературы», белой медведицы нашей “духовности?”». Только не надо ля-ля про пустынника Серапиона и собачью будку из кошачьей кости.
О кавалере-покровителе ожившей покойницы. Витя «комиссарит» в жюри престижной премии «Национальный бестселлер». Вика любит потешиться над литературными плутами (и московскими, и питерскими), которые дарят премии друг дружке по беспардонному блату. В прошлом году лауреатом «Национального бестселлера» стал Александр Проханов (роман «Господин Гексоген»), главный редактор достославной газеты «Завтра». Отвязанная газета, с черной эстетикой, основанной на пионерских «страшилках». Так звезды сошлись, что Витюша много печатался в прохановской газете и в литературном приложении к оной... Алхимия... Красный лев гужуется-публикуется у ЖЕЛТОГО жука-скарабея Теория вероятностей и постмодернистская этика-эстетика (это о награждении богоданного вождя – идеолога «левых»)...
Мягко попеняю критику, приведу финальный абзац из своей рецензии на книгу Проханова: «С милой улыбкой и потаенным кукишем присудили премию идейному людоеду: мол, китч, карнавал, постмодернистский центон и прочая белиберда. Невинные литературные игры и, несомненно, виновная совесть. Да и на самом деле роман Проханова нельзя назвать плохим, он метафизически содрогателен и ужасен, как медитация об аде. Воля ваша, пацаны и дамы. Только помните вещие слова Петра I: “В России и небывалое бывает”. Так вот, если “ИХНЯЯ ВОЗЬМЕТ”, не причитайте и не верещите, когда вас за волосы повлекут на Лобное место. “Отсекать головы” - так и только так - навязчивая идея-мечта «коммунопатриотов» (Василий Пригодич. Роман-скандал, или Роман-пасквиль // London Courier, 2003, № 184, 7-20 March. P. 22).
А в чем коренится «третий акт» постнеклассической трагедии художника? А в том, чтобы в женихи-осеменители Отечественной словесности принудительно навязать таково «пушистого», сладкоголосного бюль-бюль Генштаба, нужно ЕЕ ненавидеть. Не просто не любить, а ненавидеть яростно, наотмашь, и финкой в бок.... Трагедийно, мистично и романтично (так теперь говорят на голубом глазу), когда художник ненавидит Мать-Литературу, коей он вскормлен, оперен, вразумлен и в мир печальный на заработки спроважен. Полтора года назад Проханов был забытым прозаиком-маргиналом, теперь он, лауреат, не сходит с телеэкрана, бабачит и тычет, стрекочет и угрожает.
Ладушки. Похоронили гады-интеллигенты литературу, поглумились, откопали и... снова поглумились. Чу! Возрадуйтесь, бражники и блудницы. Серебряный горн Топорова протрубил «зорю»: на мглистом небосклоне российской «духовности» появился краешек Солнца. Дева-отроковица грядет в ризах белых: ИРИНА ДЕНЕЖКИНА.
А при чем тут Топоров? Притом... – он, главный редактор издательства «Лимбус Пресс», по-черному «пиарит» и по-белому «раскручивает» юное целомудренное сверхдарование. Барышне посвящена, к примеру, апологетическая статья Саши (так!) Денисовой «ТаТу русской литературы» (Огонек, 2003, № 37, 13-19 октября).
Чаровница-прелестница и плутовка, учится на третьем курсе факультета журналистики Большого питерского университета, издала книжку (читатель, догадайся, в каком издательстве – правильно), оная переводится на иностранные языки. Бывают натуральные говорящие фамилии: ДЕНЕЖКИНА. Милейшая девушка, ростом 180 сантиметров. Все на месте. Все при ней. Ирочка вышла из головы Виктора, аки Фаина Паллада из зевесовой...
Пора тебя познакомиться с фрагментом изысканной прозы Зинаиды Гиппиус XXI века:
«Гамлет был щуплый децл. Наркотой не увлекался, не бухал, как конь, но иногда пиво с водкой в пополаме пил. А вообще чувак был прикольный, без ботвы, без всякого отстоя. Только тормоз. Вроде ему Офелия нравилась и он ее письмами по инету заваливал типа “Киска моя, я тебя хочу”. А в реале расшевелить его было сложно: гнал всякую муть, что все гопы вокруг, мажоры и мудаки. А она втрескалась конкретно. Хотела трахнуться с ним, а он – ни фига. Ну и, короче, у нее крышКа поехала, она взяла и типа с собой покончила. Ваще у Гамлета до фига и дома проблем было. Рудаки у него были притырочные, а мазер вышла замуж за чужого дядьку, и тот все время бухал и дома себя вел типа как основной, а Гамлет никак забить на это не мог и все думал: “Чтоб ты сдох, чмо!” Ну, короче, стал думать, чего бы отмочить, чтобы дядькиной спокойной жизни конец наступил. И такую чисто дичь придумал, что вообще капец» (С. 35).
Яду мне, яду... Вот он – новейшей русской сверхлитературы «чистейшей прелести чистейший образец». Кушать подано, пипл все схавает...
Вот она в порфире венчальной Василевская-Серебрякова-Драбкина нового века в одном флаконе. Виктор писал о том, что Ахматова была «вдовой русской литературы». Вот Витюша и привел за ручку неприхотливому, глупому и небритому русскому читателю НЕВЕСТУ-НАДЕЖДУ. Читатель, ты только не подумай наивно, что барышня – дура. Эта умная, проворная и чрезвычайно смекалистая «девчонка-растаманка» просто «понты» кидает. Все просчитано, все продумано в корыстном расчете ошарашить...
Купил я недавно книгу великую: Ирина Денежкина. Дай мне! (Song for Lovers). Сборник рассказов и повестей. СПб. Издательство Лимбус Пресс. 2003. 224 С. Тираж 5000 экземпляров. Прочитал. Да, это вам не «Божественная комедия» сурового ДантА, не сюсюканье про Биче. Посильнее, покруче и позабористее будет. На задней крышке – ударный слоган: «Юная Франсуаза Саган из Екатеринбурга. Виктор Топоров».
Три цитатки. Некий Денис произносит, как Манфред, богоборческий монолог:
«Маменькиных сынков развелось до <...> [ломаные скобки везде принадлежат рецензенту-пуристу]. Всяких сопляков понторылых, которые за папика прячутся... Мажоры... Вые<….> всех, и все. Всех, на <…>, в армию» (С. 27). Образчик романтической дискурсивной коммуникации троих: «Ты кому вчера дала? – спросил Олег, зажигая сигарету. Сощурился, подул в сторону. – Тохе. – Я не помню, – честно сознался Антон. – Ну и иди на <…>...» (С. 103).
Вот прелестное любовное стихотворение в прозе:
«У него поехала крыша, и все внизу напряглось» (С. 125).
Цепляет? Нет! Девушка-скромница, однако, своим аккуратным носиком, как волчица молодая, чует конвертируемый литературный мейнстрим. Нате, жрите!
Барышня-то, поверь, читатель, остро талантлива, слово чувствует, нити серебряные плетет, но вот дяденьки бородатые небескорыстно подвигают ее писать всяческую чушь. Не Франсуаза Саган, выпустившая первую книгу в 19 лет, а, увы, Феклуша Сазан.
А о чем пишет-то Феклуша? Да о любви юношеской винной и невинной. Наше с маститым критиком поколение мучительно познавало Огненную Тайну Пола. Мы, как тетерева глупые, считали себя провозвестниками-протагонистами Сексуальной Революции. Почитал я мисс Денежкину и огорчился: у нас был просто-напросто местечковый сексуальный бунт (ну, баловались, баловались, конечно, но не так, не без страха и трепета).
А эти дети, выросшие под рекламу кондомов-прокладок, балуются совсем иначе. Какая Тайна Пола сейчас – отстой и «капец». Однако страдают дети, как все дети, мужая и болея, больше нас. Пошлейшая романтика была для нас сладким обманом-туманом-диваном. И еще впал я в изумление трансцендентное вот по какому поводу. Мы пили безмерно в студенческие годы, но работали: писали курсовые, которые потом были опубликованы в академических изданиях и т.д. А эти – новые – «бухают», баклуши бьют и бессистемно случаются, как кролики. Исполать дети, правда, расплата за эти легкие дионисийские игры бывает тяжелой, хароново-церберской.
В текстах мадмуазель Денежкиной все понятно, все прозрачно, все ясно, как в луже мочи, отражающей звезды. В луже моча, но в ней пляшут, переливаясь, иные миры. Новая литература, новый гранд-стиль.
Вот он – четвертый акт постнеклассической трагедии художника. О, как же нужно презирать Мать-Словесность, каким гнусным быдлом считать придурковатого читателя, чтобы императивно-властно-принудительно ВТЮХИВАТЬ такое, а? Господа, девочку погубите ни за что, ни за грош, ни за чих. Эх, в иудейском праве есть такое жуткая догма: невиновен, но наказуем Небесами...
|
