Дежурная часть ОВД района Аэропорт г. Москвы. Из записи в книге учета преступлений за № 2029 от 27.08.2004 года:
«10 час. 52 мин. Обратился гр-н Киприч А.К., проживающий по адресу: г.Москва, Ленинградский пр-кт, д. … кв. … Просил принять меры к неизвестному, который пытается проникнуть в указанную квартиру…»
Оперуполномоченный отдела уголовного розыска ОВД района Аэропорт г. Москвы капитан милиции Мотяшов Н.В.:
«Проведенной проверкой установлено, что 27.08.04 гр-н Киприч находился по вышеуказанному адресу. В этот момент в дверь раздались настойчивые звонки. Гр-н Киприч дверь открывать не стал, т.к. никого не ждал, после этого он услышал, что кто-то пытается открыть дверь и ковыряется в замке. Киприч А.К. позвонил в милицию…»
…Так оно всё и было, товарищ капитан. Звонки продолжались недолго: уже через пару минут в личинке замка заворочался ключ или что-то вроде того.
Вы, конечно, слыхали, как называют в газетах нашу длиннющую двенадцатиэтажку аккурат напротив стадиона «Динамо» – московским Гарлемом. Лично мне она напоминает допотопный, засиженный клопами буфет. Я снимаю здесь всего лет пять, но хорошо помню, как в конце 70-х в этом доме располагалось модное кафе «Аист», а еще был дворец бракосочетаний. Нынче первые два этажа занимают офисы и магазины, а выше начинаются жуткие двухсотметровые коридоры с квартирками-сотами гостиничного типа.
Приличная публика, отсюда, видимо, съехала, и теперь здесь кантуются одинокие старики да приезжие, по большей части торговцы с близлежащих рынков. В коридорах витает аромат острой кавказской кухни, а на лестницах попадаются непривычно почтительные по столичным меркам чернявые ребятишки.
Бесхитростные провинциальные нравы помогли нашему дому сохранить атмосферу натуральной общаги. У нас не считается зазорным, к примеру, переговариваться на манер грибников – из дверей своих квартир. До глубокой ночи еще здесь шастают друг к дружке в гости женщины в домашних халатах, а приличного вида мужчины разыскивают наугад земляков или случайных знакомых. Кто-то из постояльцев вечно съезжает, а кто-то въезжает, из-за чего единственный работающий лифт и все обозримое пространство вокруг случаются надолго запружены убогим и при этом бесчисленным скарбом и стерегущими его людьми…
В общем, вы уже поняли, почему, услыхав звонок, я не только не бросился открывать, но и не подошел к глазку даже из любопытства. Когда же до меня дошло, что кто-то целенаправленно подбирает ключи к моей квартире, я и тогда не поверил в очевидное. Вор? Средь бела дня? В просматривающемся во все стороны коридоре? Да как можно решиться на такое? И ради чего?
Вот вы, товарищ капитан, сказали, что вор явно шел по наводке. Не знаю уж, на что тут можно позариться… Разве что на мой новый итальянский костюм цвета антрацит, в который я облачаюсь по исключительно торжественным случаям? Прошлой весной на рынке в ЦСКА я отдал за него пятьсот баксов – почти свою месячную зарплату. Или, может, на переносной телевизор «Самсунг»? Дальше идет уже только древний холодильник «Бирюса», оставленный прежними постояльцами за ненадобностью…
И все же – почему ко мне? Воришка перепутал двери? Этажи? Некий пьяница вообразил, что рвется к себе домой? Есть тут у нас один такой – с завидным постоянством является за полночь и принимается воевать с дверью, которую ему не отпирают… Да и потом – хорош профессионал: полез в «пустую» хазу да еще битый час возился с простейшим замком…
Вообще-то свои версии у меня имелись, да не одна. И появились они вскоре после того, как в замочной скважине заворочался чужой ключ. Но стоило ли говорить об этом капитану?
Человеческие потребности ведь не исчерпываются материальной составляющей, равно как и человеческие грехи – одной только жаждой наживы. Ну мало ли зачем один человек, рискуя своей свободой, а может, и жизнью, на самом деле может стремиться к другому человеку?
Может, ему недостает общения…Может, ему просто чертовски любопытен мир других людей, и он мечтает побывать в их шкуре. Например, облачиться в чей-нибудь новый итальянский костюм цвета антрацит. А еще, возможно, он хотел бы пить мое вино, обладать моими женщинами. Хотел бы иметь возможность изучать мои личные дневники и оставлять в них свои пометки. Есть в нашей жизни такие сущности, их называют животными-компаньонами. Нет, это не кошки с собаками. Это наши незваные, нежеланные спутники – но так же сосуществующие с нами буквально бок о бок. Крысы, тараканы… Игнорируя правила приличия – что возьмешь с божьих тварей? – они пируют на наших столах, бесцеремонно вторгаются в самые потаенные уголки нашего быта. Как знать, может, и мой сегодняшний «компаньон» явился за этим…
Да, ваш покорный слуга действительно «дверь открывать не стал» и, более того, постарался ничем не выдать своего присутствия в квартире. Он объяснил это тем, что вспугнутый вор мог уйти и вернуться потом еще – когда хозяина уже на самом деле не будет дома.
Объяснение вроде было логичным, но капитан не углядел странного противоречия: потерпевший, не колеблясь, предпочел очную встречу с неизвестным преступником, причем здесь и сейчас, некоему гипотетическому визиту того же преступника в пустую квартиру, в которой и взять-то, со слов самого г-на Киприча, было нечего.
Капитан и вовсе удивился бы, узнав о том, что сделал почтенный г-н Киприч, вызвав милицию. Он взял огромный кухонный нож и, сложив руки на груди так, чтобы лезвие оказалось спрятанным под мышкой, принялся ждать. И еще знаете, о чем тут с досадой подумал г-н Киприч? Что, пожалуй, поторопился он позвонить в милицию.
…Наша встреча явно затягивалась, но я ни на минуту не сомневался, что она произойдет. «Компаньон» – какой он? Я пытался представить себе: лет тридцати с небольшим, довольно бедно одетый, небритый. Почему-то с плохими зубами. Да, непременно с тяжелым запахом изо рта и еще в стоптанных башмаках. Хотя это мог быть и совсем молодой парень, например, наркоман. В джинсах и старом свитере домашней вязки, с мутными глазами, бледным лицом или даже с молочной, как у ребенка, кожей.
К собственному удивлению, я не испытывал ни малейшего волнения, ни тем более страха – ничего. Будто то, что должно было дальше произойти, было делом абсолютно обыденным. Будто ко мне и раньше вламывалась чья-то чужая, непонятная мне жизнь. Будто я и прежде встречал ее с этим дурацким тупым тесаком.
Я замер и прислушался к звукам за дверью. Потом аккуратно, чтобы не спугнуть непрошеного гостя, опустил нож обратно в ящик кухонного стола.
В принципе, думал я, ничего из нажитого непосильным трудом имущества мне особенно не жалко. Даже нового костюма. Телек? Олимпиада вроде закончилась, а без остального пока вполне обойдусь. Я ведь по жизни минималист. Считаю, что количество дорогого барахла прямо не связано с понятием «качество жизни» и даже, пожалуй, может вступать с ним в противоречие.
И все же было кое-что, из-за чего я вцепился бы захватчику в горло, рыча, катался бы с ним по полу, кусался, царапался, гнался бы за ним, задыхаясь, аж до самого первого этажа и дальше и в конце концов кулем повис бы у него в ногах, лишая возможности передвижения. Об этом, разумеется, я тоже не сказал капитану.
Тут мы, кажется, подошли к главному. Дело в том, что в своей четырнадцатиметровой малогабаритке я живу не один. Не один я был и тогда, когда товарищ капитан снимал на кухне мои показания. У кого-то из одиноких людей есть любимые книги; с наслаждением перечитывая их, он иногда ощущает порыв обнять автора, жившего лет этак четыреста назад. Кто-то разводит аквариумных рыбок, подкармливает кошечек или голубей. У одного моего знакомого, например, – видеотека во всю стену до потолка с фильмами его юности. Каждый день он по специально разработанному плану отводит одному фильму и, по его словам, это дает ему силы жить после смерти сына.
Что касается меня, хочу, чтобы вы меня правильно поняли… Я провожу дни в окружении своих женщин. Их восемь – тех, которые олицетворяют всю мою прежнюю жизнь. Жизнь эта почему-то так странно устроилась, что в ней не оказалось многих естественных для любого человека впечатлений. Таких, как семейные праздники в родительском доме или, скажем, рождение собственного первенца. Будто кто-то успевший пролистать эту книгу до меня бессовестно выдрал из нее наиболее понравившиеся страницы. Поэтому-то я так благодарен своим любимым, которые остаются в моей жизни. Еще недавно они были со мной в виде лишь старых, часто ужасного качества любительских фотографий, разных милых сердцу безделушек вроде детских бус из ракушек или нескольких торопливых строчек, отправленных с какой-нибудь дачной станции…
В кого-то из них я был влюблен тайно, как, например, в свою самую первую любовь Танечку Третьякову, ходившую в садик вместе с моим младшим братишкой. С кем-то мы только целовались, с двумя моими женщинами мы были близки, а одна из этих двоих даже стала моей женой и, как сказали бы спортивные комментаторы, удерживала это гордое звание целых тринадцать лет.
Вообще-то женщин в моей жизни было много больше. Но только эти восемь оказались неслучайны, только они сумели оставить в ней свой незабываемый след.
Мои женщины молчаливы и деликатны. Они оказываются рядом только когда их позовут. Они терпеливы и могут часами внимать моим пространным речам, которые всякий раз, конечно, слышны и понятны только той из них, к кому я в данный момент обращаюсь. Они не требуют от меня принятия решений, они вообще ничего не требуют. А все потому, что я терпеливо помогаю им избавиться от хищного инстинкта собственности по отношению к мужчине…
Несколько особняком пребывает в этой компании бывшая моя жена Марианна (Мари-Анна, как она себя называет), допущенная в нее с испытательным сроком. Образно говоря, я счел возможным засчитать ей рейтинговые очки, добытые только в первые три года нашего брака. То, что стало происходить с ней потом, для меня, по большому счету, остается загадкой. Но я убежден, что из тысяч съемных квартир, предлагавшихся по Москве весной 2000-го, судьба не случайно подсунула мне нынешнюю. Ответив здесь, в этом доме, «да» на один сакраментальный вопрос в марте 1987-го, я словно возвращался для исправления ошибки к самому началу пути.
…Мой незадачливый визитер затих, видно, притомился, но вскоре с обреченностью мышки, попавшей в крупу, зашуровал своей железкой в замке с новой силой. Давай, незнакомый друг, не отчаивайся, у тебя обязательно получится. Тем более что нам обоим наверняка найдется, что сказать при встрече.
Я задергиваю шторы в комнате и одну за другой зажигаю несколько свечей. Мои любимые женщины готовы. И я вновь занимаю свой боевой пост в ванной. Мне необходимо оказаться у гостя за спиной, отрезав ему путь к отступлению. Сперва он, возможно, почувствует себя не в своей тарелке, но это пройдет. Потом мы немного побеседуем. Он не может просто повернуться и уйти: мы ведь ждали его так долго… И, согласитесь, это будет не слишком высокая плата за его непрошеный визит…
Он мог ведь прийти и за ними – мне сразу это пришло в голову, товарищ капитан. Вы удивлены? Но ведь каждая авторская кукла – это две с половиной тыщи баксов, а за все про все – нетрудно сосчитать – мне пришлось отдать стоимость новенькой иномарки. Хотя разве дело в этих поганых деньгах? Девчонок делали по фотографиям, по рисункам, которые я сам набросал по памяти… Вот у Леночки Груниной крохотный сосудик лопнул на щеке в те дни, когда мы с ней встречались, она еще так переживала по этому поводу. Глупая, ей это даже шло… Теперь я понимаю, что ей шло вообще все на свете… Ну и у моей новой Леночки – сосудик точно на том же месте…
Дело, конечно, не в этих трогательных деталях и тем более не в том, из чего они, мои девочки, там, под одеждой – из бросового папье-маше или все-таки дорогущего полимерного пластика. Главное, что у них пальчики – теплые наощупь, когда в квартире натоплено, и ледяные – когда наоборот. А глаза – ну точь-в-точь, как в жизни: у кого – томные, влекущие, у кого – с прищуром, с хитринкой…
Свою бывшую супругу я держу в отдельной коробке, опасаюсь ее влияния на совсем юных девиц. Кое-кто у нас повадился по ночам прикладываться к наливке, которую я держу в кухне на подоконнике. И однажды мне даже показалось, что при лунном свете в коридоре мелькнуло легкомысленное красное платье моей бывшей благоверной – коротенькое, со стоячим воротником, выгодно подчеркивавшим ее лебединую шею.
Еще, мне кажется, она подглядывает за мной в щелку ванной. Ей не нравилось, когда я запирался, она сразу начинала стучать и требовать, чтобы дверь оставалась открытой. Гасила свет, если я ее не слушал. Вот и теперь она хочет контролировать каждый мой шаг…
Я даже ловлю себя на том, что по привычке иногда слежу за малышкой боковым зрением: не взбредет ли ей в голову швырнуть в меня книгой, а то и чем похуже. Как-то во время своего несколько возбужденного монолога, каковые вошли у нее в привычку, жена случайно сделала какое-то резкое движение, и я, инстинктивно зажмурившись, шарахнулся в сторону. Двое моих близких друзей, принимавшие участие в разговоре, неловко отвели глаза. Такого жгучего стыда я не испытывал в своей жизни ни до ни после…
А вдруг ей захочется узнать, был ли я с другой женщиной? В первые месяцы брака, помню, если я поздно возвращался домой с работы, жена буквально с порога пыталась укладывать меня в ванну. Ее интересовало, потонут ли признаки моего мужского достоинства или останутся на плаву? Услышав подобное требование впервые, я, разумеется, сразу же ее послал. Меня это даже позабавило. Но теперь я думаю: откуда она это взяла? Вычитала где-то? Едва ли. Она ведь вообще ничего не читала. А может, эта информация дошла до нее на генном уровне – откуда-нибудь из средневековья?..
Нынешней весной, уступив просьбам кукольницы Настасьи, я одолжил ей Марианну на международную выставку в Мюнстер. И что вы думаете? Там она охмурила какого-то залетного французишку… Совал за вертихвостку аж три тысячи евро, Настасья прям еле отбилась… Нет уж, пусть теперь сидит дома.
Э, товарищ капитан, да вы, догадываюсь, смотрите на меня, как на полоумного. Представьте, нынче я ощущаю себя более нормальным, чем когда бы то ни было. Да и потом, что есть норма: когда другой человек до тошноты похож на тебя самого?
Конечно, наш с Марианной брак, не говоря уже о бурном разводе, не прошел для меня бесследно. Когда ко мне вернулись зрение и слух, я очень осторожно, стараясь не выдать себя, где короткими перебежками, пригибаясь, где под покровом темноты, время от времени прикидываясь корягой, но пополз к своим. Подальше от того места, где мог оказаться комком глины – пусть даже в оч-чень хорошеньком клювике – для возведения новой ячейки общества.
Увы, мир наш устроен так, что человеческий детеныш обречен. Он обречен появиться на свет либо тычинкой, либо пестиком. Причем даже сам по себе этот нехитрый выбор мать-природа по-хозяйски делает за тебя.
Сколько людей всю жизнь страдают от последствий этого выбора! Кто-то меняет свой пол на противоположный. Кто-то стремится совсем не к тому, что было уготовано ему природой. Но главное – приглядитесь: по миру бродят миллионы практически бесполых. Тех, кто уже в зрелом возрасте отказался ратифицировать свою пожизненную принадлежность к конкретному М или Ж. Оказалось, для этого не требуется ни решения суда, ни медицинского предписания, ни тем более сложной операции. Жесткая растительная диета плюс соответствующий морально-волевой настрой – и всего за полгода всемогущее либидо угасает…
Поймите, я не против послужить продолжению рода человеческого. Но этот возбужденный секач во мне, который ревет и бьет копытом, – он застит взор, лишает рассудка, превращает в марионетку в цепких руках… И чем сильнее ты как мужчина, тем ты более уязвим.
Только когда тебе уже хорошо за сорок, начинаешь сознавать, сколь серьезно был поражен этим недугом, на какую мишуру растратил лучшие годы. Но счетчик-то назад, увы, не подкрутишь…
Спустя только лет тридцать я, к примеру, стал догадываться, каким славным человечком была встретившаяся мне Леночка Грунина, скромная, просто одетая медсестричка, жившая в мрачном сером доме без лифта около кинотеатра «Слава». Но я-то искал в ней совсем не скромности, отчего очень скоро переключился на ее подружку Светланку, «немножко стервочку», как она себя скромно называла. А потом и вовсе, что называется, пошел вразнос…
Рядом со своим бокалом я поставил еще один и тоже плеснул туда своей любимой наливки. Поднес к глазам. На фоне свечи вино полыхало кроваво-рубиновым пламенем. Надо достойно встретить гостя. Кто знает, может, он пришел по моему внутреннему зову, пришел ответить на мои проклятущие вопросы… Не исключаю, что и у него появятся свои вопросы ко мне. И тогда, может статься, он окажется в одном лице и дознавателем, и судьей.
Если так, то это, конечно, будет не он, а она. Вижу: не по годам высокая дородная девочка в длинном плаще с поднятым воротником, закрывающим пол-лица. Ворвавшись в квартиру, она, ни слова не говоря, подозрительно обследует все углы, потом обнюхает мою одежду, после чего так же молча вопьется в мой безвольный рот. И я буду чувствовать себя подростком, совершающим инцест. Усики, которые она тщательно выбривает, все же будут едва ощутимо покалывать мою верхнюю губу, что вызовет у меня еще безотчетное желание вытянуться по струнке, держа руки по швам, и отдать честь старшему по званию…
Господа, умоляю: не связывайте свою жизнь с отличницами, председателями совета дружины, запевалами школьного хора. Они и в браке остаются такими же капризными, холодными, но при том доставучими куклами, умеющими только одно: требовать, чтобы их любили…
…Я уже, признаться, истомился в ожидании, когда шебуршение в замке как-то враз прекратилось. А через несколько минут в двери тренькнул один короткий звонок. И вновь все стихло. Интуиция шепнула мне, что пора прятать моих красавиц по шкафам и коробкам. Потом оказалось, то была милиция – явилась, не запылилась.
Опер ОУР ОВД района Аэропорт г. Москвы капитан милиции Мотяшов Н.В.:
«…Приехавшие сотрудники сообщили, что на этаже был задержан неизвестный гр-н и возле двери обнаружены отмычки. Сам Киприч никого не видел, т.к. к двери не подходил, на замке он обнаружил небольшие царапины.
Опрошенный по данному факту гр-н Кошляков Д.В., который был задержан на этаже, пояснил, что он захотел справить нужду, для этого он и зашел в подъезд, а когда спускался по лестнице, был задержан сотрудниками милиции...»
Все, что происходило потом, уже не представляло для меня ни малейшего интереса. В квартиру ввалилась куча народу в грязных ботинках, приведя с собой еще старую алкоголичку-соседку в засаленном халате… Потом, словно новорожденного матери, мне показали замок, извлеченный из двери. И тут же, заботливо запеленав его в выпрошенный у меня пакетик, куда-то унесли – наверное, на экспертизу.
Приехал молодой начальник угро, который, деликатно отозвав меня на балкон, принялся раскалывать на опознание воришки, которого, как он знал, я даже в глазок не видел. Я не соглашался. Потом мы немножко поспорили о Глебе Жеглове. Напоследок начальник решил уточнить: в самом ли деле я хочу, чтобы вор и дальше не сидел в тюрьме, а лазил по квартирам. Речь явно шла опять о моем скромном жилище, хотя огорчать меня прямыми параллелями начальник не стал. Пришлось ответить в том духе, что «я вас, конечно, уважаю, но пить не буду». Только теперь я просек, для чего меня так усиленно поначалу зазывали в участок: там уломать потерпевшего, понятно, было бы проще. Слава богу, оставить квартиру со сломанным замком я не мог…
Потом ко мне пытались подкатиться уже с другого боку и подсовывали на подпись пустой бланк протокола – впрочем, с подписями не то понятых, не то свидетелей. Но в конце концов на меня махнули рукой.
А через пару недель я обнаружил в своем почтовом ящике уведомление об отказе в возбуждении уголовного дела: «…На основании вышеизложенного и руководствуясь ст. 144, ст. 145, ст. 148 и ст. 24, ч. 1 п. 2 УПК РФ, – говорилось в нем, – дознание приходит к выводу, что в действиях неизвестного лица не содержится признаков какого-либо преступления, т.к. проникновения в квартиру не было, а заявления о повреждении двери от гр-на Киприча не поступало…»
Послание было вложено почему-то в фирменный конверт журнала «Овцы, козы, шерстяное дело». Наверное, то был мстительный, хотя и чересчур тонкий намек на недостаточно проявленную мною понятливость…
А еще спустя несколько месяцев эта история получила неожиданное продолжение. Мы возвращались домой вместе с коллегой из соседнего отдела, с которой – чисто по-товарищески – давно симпатизировали друг другу, и по дороге заглянули в кафе. Там мы с Машей (по паспорту оказавшейся, между прочим, Марьяной) поболтали о том, о сем, выпили по коктейлю, после чего я вызвался ее проводить.
В общем, у себя в «Гарлеме» я объявился уже за полночь. И обомлел: дверь квартиры была раскурочена – и опечатана! Разбуженная мной диспетчерша в ЖЭКе скорбно поведала, что я, такой-сякой, оказывается, забыл закрутить кран в ванной. И когда дали горячую воду, она залила сперва меня, а затем и жильцов двух нижних этажей.
Я абсолютно ничего не понимал. Какой кран?! Я прекрасно помнил, что в последний раз прикасался к нему пару дней назад – когда замачивал в ванне белье!
В квартире, как и следовало ожидать, творилось черт те что. Судя по грязным разводам на полу, здесь промаршировал, по меньшей мере, целый взвод борцов с сыростью. В хлюпающей под ногами воде плавали намокшие бумаги, кассеты…
Тут меня словно озарило, и я бросился к своим куклам. Все были на месте. Все …кроме одной!
Когда под утро, уже едва разгибаясь после многочасового ползанья с тряпкой, я наконец зачерпнул совком последнюю порцию своего невольного греха, в ведре вдруг что-то звякнуло. То оказалось обручальное колечко беглянки Марианны. Этот детский кругляш да еще едва уловимый аромат духов «Маже нуар», то исчезающий, то вновь возвращающийся в сырую погоду – вот и все, что осталось мне теперь в память о тринадцати годах честно исполненного супружеского долга.
Да, и еще одно: наутро, приглядевшись, я обнаружил на новом замке точно такие же царапины, какие оставил в свое время некто, похожий на человека по фамилии Кошляков. На этот раз обращаться в милицию я не стал…
|
