По басурманским соображениям Яна Карловича, старый Котик
отвинтил у алюминиевой фляжки горлышко, а затем налил весомую
жидкость в несоразмерный с пятьюдесятью граммами колпачок. И Янис
выпил - не зная что, - но, по его затемненным представлениям, неч-
то очень взыскательное для желудка безбожника, и с градусами при-
личными. Потому его и повело на серьезный разговор с охранником,
как когда-то в сумасшедшем доме с мордоворотом-комиссаром.
- Ты Энгельса не уважаешь. А он, Кузькин папа, из обезь-
яниной рожи произвел человечью, по Дарвину. Без карикатуры на ли-
чность и ее человечьи права. Взяла она в лапы палку, написал чер-
ным по белому, и превратилась!.. В кого? - спрашиваем. Отвечаем,
как на экзамене по научному коммунизму. В жандарма. Не сука ли
эта обезьяна, а? А ты не уважаешь...
- Налить еще?
- Налей! От твоего питья хочется в мавзолей.
- В Махпелу не пущу. Указ Арафата.
- С Марафатом я еще поговорю. А тебе расскажу о Марксе.
Хочешь?
- Маркс чачу не пил.
- Он не древний еврей, потому и не пил. Посмотрите на ва-
ши бутылки...
- У меня фляжка.
- А на бутылках древние евреи. И несут на жерди гроздь ви-
нограда. Куда несут? В давильню. А давильня - это что?
- По Марксу? По Ленину?
- По-русски! - коньяк. Выдержанный! Двадцать лет... без
права переписки.
- У нас выдержана только Тора. И без права переписки... с
ошибками, - трезво ответил еврейский солдат Котик. - Я сам сидел
в лагере. За антисоветскую пропаганду. А дело в чем? Брежнев -
"сиськи-масиськи" - промахнулся по сохатому. И картечью - "сись-
ки-масиськи" - в члена политбюро. Вот и остался без своего члена.
А меня посадили. Будто это я промахнулся.
- Ты не промах, земеля.
- Еще налить?
- Я бы выпил с Лазарем Ильичем. Пьет, небось, там - внут-
ри, и в одиночку. Будто действительно пришел на поминки родствен-
ников.
- Он молится.
Ян Карлович разозлился и подал зычный голос в глубину по-
лупустых помещений:
- Ильич! Хватит молиться! Пора и честь знать!
Всеохватное эхо, пройдя по залам Авраама-Исаака-Яакова,
раздалось в плечах и рванулось наружу взрывной волной. Травы опа-
лило. Пасущихся баранов обожгло золотым руном. С Котика сорвало
каску, а через секунду и с ног. А Яна Карловича кинуло следом за
ним. На крыльях смерча. В тьму-таракань. В запредельный край. На
освобожденные Израилем, так сказать, земли. В места, где двенад-
цать сыновей Яакова выбили все местное население за поругание
чести их сестры. Дины! В Шхем...
Яну Карловичу, вошедшему в небо по спирали, почудилось,
что и Зозулю Лазаря Ильича выхватило из помещения на воздух, и
он, истинный, вращается неподалеку от него - по часовой стрелке -
и лабает под перебор гитары сопутствующую ситуации песню, коронку
свою.
"Увезу тебя в Израиль,
увезу тебя в Израиль,
чтобы гои не украли
твоей юности цветы.
Увезу тебя в Израиль,
увезу тебя в Израиль,
чтоб не жить, как на вокзале,
без надежды и мечты.
Увезу тебя в Израиль,
покажу родные дали,
апельсиновые рощи
и масличные сады.
Будешь жить ты с иномаркой
в аромате наших парков,
о годах забудешь тощих
от обилия еды.
Увезу тебя в Израиль,
увезу..."
Приземление вызвало у Яна Карловича заметное расстройство
духа. Ни тебе Котика, ни тебе Зозули. Глядит Лацис по сторонам,
глазам не верит. Конечно, глазам своим он доверяет по необходи-
мости. Но в Израиле не всегда им верит. Смотрят - да! Но видят ли
все в истинном свете? Что же увидели его глаза на сей раз? А уви-
дели они совершенно иную гробницу: Кевер Йосеф, в переводе некро-
поль Иосифа Прекрасного, того Иосифа, который, благодаря еврейским
навыкам, стал завхозом при фараоне и снабжал народ египетский пше-
ницей, бальзамом для трупов политдеятелей, виноградом и другими
вкусными вещами. Впоследствии по распоряжению Моисея был на
собственных мощах вынесен из того народа в Израиль и после соро-
калетнего блуждания похоронен в Шхеме, в Палестинской автономии
по-нынешнему. Пророк Моше Рабейну вряд ли предвидел такой поворот
событий. Да и сам Иосиф...
При полном непонимании еврейской эволюции и примкнувшей к
ней диалектики Ян Карлович приблизился к металлическим воротам у
входа в могилу патриарха. А там, у входа, опять Котик. Правда,
уже с двумя фляжками на поясе.
- Что же ты стоишь, как неприкаянный, у каждой народной
гробницы? - спросил с приятным удивлением Ян Карлович.
- Поставили и стою. Ты мне деньги платишь?
- О деньгах я не подумал. Ради них стоять можно.
- Тебе нельзя. И не шустри с козами!
- Знаю, знаю. Я гой. Я всего-навсего Медведь в единствен-
ном числе. А ты и Котик, и Кролик. Наверное, поэтому за размноже-
ние у тебя теперь две фляжки.
- Не поэтому. Нам бюджет подкинули, - невозмутимо ответил
старый солдат. - На два литра воды. Цахал - так называется наша
армия - очень заботится, чтобы мы усердно пили. А то наступит
обезвоживанье.
Яну Карловичу сразу захотелось в этот Цахал - пусть назы-
вается как угодно.
- А вода у тебя с градусами?
- Котики в России другую не пьют.
- И я почему-то...
Ян Карлович протянул первую попавшуюся под инстинкт руку.
К фляжке. Котик привычно открутил колпачок. И налил. Мускульная
жидкость вошла в помраченное от перелета сознание бывшего сума-
шедшего, и он с зазывной тягой к языкознанию сказал: "Леха-
им!"*(16). Котик от этого малозначительного слова как-то весь
встрепенулся, будто птица он Феникс, и налил еще. Ян Карлович
снова выпил. И снова сказал: "Лехаим!". Но уже с горячностью в
душе, точно он из племени камикадзе-самураев, готовый казацкой
шашкой разрубить на филейные части всех непьющих антисемитов.
И вдруг на скосе взгляда приметил Зозулю, Лазаря Ильича.
В форме майора, с пистолетом на боку. Ну и ну! Когда произвели
его в офицеры? Страна чудес - страна абсорбции!
- Ильич!
Тот, находясь за запретными для гоев воротами, обернулся,
без всякого удовлетворения осмотрел крикуна и спустился по лест-
нице в могилу. Молиться.
Ян Карлович рванулся было к Зозуле. Но несгибаемый Ко-
тик твердо остановил его стволом своего сногсшибательного оружия.
- Куда? Документы! И не шустри с козами!
- Окстись, Кролик! Я - это я!
- А кто ты такой?
- Пили же вместе!
- Кто, вспомни, пил?
И тут Ян Карлович понял. Вот так нация у них! Котик-то,
на самом деле, не пьющий. Он угощающий.
С этим и проснулся в квартире Зозули от звона в голове и
настойчивого стука в дверь.
Кто там - подумал - за дверью?
В очумленном состоянии подумал вторично - теперь о том,
что как плюнет разок отравленной слюной на тех, кто за дверью, то
бессовестно угнездит их всех на братском кладбище. По оплошности
плюнул. Дверь с копыт. А на пороге Конь с какой-то Кобылой.
И действительно, там громоздился Абраша Арнольдович Конь
- в шлепанцах, трусиках, живот - глобусом. Рядом неимоверных
размеров Кобыла, то бишь баба - плечи - во! груди - во! бедра -
вселенского размаха!
- Ну?
- Мы гости, - сказал Абраша Арнольдович.
- Не татары?
- Татары тоже обрезаны, дорогой.
Конь в под ручку с Кобылой приблизился к дивану, поцело-
вал ей что-то деликатное по-джентельменски и устроился за сто-
лом подле Яна Карловича. Кобыла, закинув женским взмахом копыто
на ножку, угнездилась напротив, в кресле.
Чмурной Лацис ощутил мокроту в горле. И чуть было не
харкнул ею. Но после скверного случая с дверью из опаски за иму-
щество Зозули скромно прокашлялся в кулак. И спросил у Абраши
Арнольдовича без всякого сочувствия:
- Опять застукали?
- Вы угадали правильно. Пришли к вам, а застали меня.
- Обехеес? Армейская полиция?
- Она, Лазарь Ильич, Женщина!!!
- Фамилия! Имя! Национальность! - Взбешенно закричал Ян
Карлович.
Кобыла, рожденная для объездки всадниками кавказской на-
циональности, представилась достойно, кивком сократовской по объ-
ему головы.
- Лось. Катерина Масловна.
- Катька! - восхищенно воспылал страстью Ян Карлович. -
Да я же тебя!.. - (осекся.) - Я тебя чуть было не проводил к Сте-
не Плача. Но... но... как ты раздобрилась.
- Мир не без добрых людей, - ответила она, одетая в пид-
жак директрисы средней школы - плюс красный галстук на белой со-
рочке.
Ян Карлович напряг мозги: пора, мой друг, пора сообра-
жать круче.
- Извините, любезный мой Лось, Катерина Масловна. Вы
пришли ко мне, а застали его, Абрашу Арнольдовича?
- Точно.
- Зачем, скажите пожалуйста, вы пришли ко мне, а застали
его?
- С вас должок.
- У меня неразменная бумажка. Сто долларов. Десять лишних
для Абраши - нет.
- Я из налогового управления, Лазарь Зозуля. С вас причи-
тается не десять, а девяносто долларов. За ваше концертное пение.
В Риге.
- Я бросил петь!
- Это касается только вас - лично. Деньги на бочку! Иначе
снова приду. С понятыми. И - долговая яма. Но здесь не Кимберли.
Копайся потом, как Горький на дне. Но неба в алмазах не увидишь.
Бывший сибиряк, бывший боксер, бывший сумасшедший, непри-
нятый, несмотря на родословную в латыши, Ян Карлович Лацис выта-
щил из заднего кармана брюк бумажник и нервно протянул его без-
размерной Кобыле, величающей себя Лосем.
Катерина Масловна проверила стодолларового президента
на свет. Не полинял ли? Удовлетворилась его неподдельным ликом и
охотно передала Абраше Арнольдовичу сдачу - десять баксов, вполне
заслуженных им за труд по размножению пленки.
Ян Карлович при виде манипуляций с единственной для него
сотней поначалу готов был впасть в безумие, но вспомнил: оно пло-
хо кончается в Иркутской психиатричке - надают по чайнику и пих-
нут в подвал для умалишенных с дурными наклонностями. Вспомнив об
этом, он заодно - по инерции - вспомнил и о совсем недавнем: о
встречах с еврейским солдатом Котиком.
И тут его прорвало, будто он уже солдат израильской армии!
- Документы! - завопил не совсем нормальным голосом,
словно и ему вышел указ Арафата - не пускать в древнюю обитель
потусторонних гоев.
Абраша Арнольдович ласково пожурил расстроенного от изъ-
ятия денег владельца приличной по смете квартиры.
- Какие документы, Лазарь Ильич? - сказал он с доброй
улыбкой. - Вам нужен паспорт? Или загсовое свидетельство?
- Деньги!!! Документы!.. Назад! Права мне нужны человечьи!
- Дорогой, все права у налоговой инспекции. Обехеес не
обманешь.
Абраша Арнольдович довольно прищурился. И хлопнул задарма
рюмочку коньяка из бутылки с дьявольскими письменами - 777.
Возмущение Яна Карловича лезло из сердца и груди вместе с
логикой неприятия ситуации.
- Документы! Зачем вы мне говорите о Загсовом свиде-
тельстве?
- Поймите, дорогой. Эта Кобыла - моя жена с рождения.
- Но ее фамилия Лось!
- Конь с Лосем всегда у одной кормушки. А главное: Конь -
это пятый пункт. Лось - так себе. В Беловежской пуще сойдет за
русского.
- Но вы!.. Вы!.. Вы!..
- Да, она уже работает в налоговом управлении. Разве вы
это не видели один раз?
- Абраша Арнольдович! - глупея на собственных глазах, Ян
Карлович искал справедливости. - Вы... Вы честно утверждали - на-
логовое управление приходило ко мне, а заставало вас.
- Разве не честно я утверждал? Она же, эта Кобыла, жена
моя!.. По секрету скажу, если бы чужая жена...
Тут не выдержала и Кобыла. Катерина Масловна грузно вста-
ла во весь рост и подняла сдобный для мордобития кулак.
Абраша Арнольдович сжался. Ян Карлович запотел: после си-
бирского нокаута, человек этот не стремился снова в сумасшедший
дом, хотя, как ему представлялось, он попал в Израиль не затем,
чтобы "прорваться", а на доизлечение.
К счастью, боевитая женщина водрузила свои емкости снова
в кресло. И успокоилась, попивая на брудершафт коньячок с мужем.
Отцеловавшись, потянулась и к Яну Карловичу.
- Голубок, ты кукушечка. Покукарекай нам: сколько лет,
сколько зим.
- Деньги назад!
- С деньгами и мы покукарекаем.
- Я теперь гол, как Сокол.
- Добротная птичка...
- В придачу - хищная, мой дорогой, - добавил без просьбы
жены Абраша Арнольдович.
- Я вас укушу! - возмутился, выскочив из логических пост-
роений, Ян Карлович.
- В Интернете вы, уважаемый, никого не укусите. Вас иска-
ло налоговое обложение - там, а застала здесь моя жена. И учтите,
это первая неделя ее работы в фирме. А удержаться на работе и по-
лучить квиют*(17) - это фокус-мокус.
- Что же мне делать без денег? - растерялся Ян Карлович.
- По вас скучает армия. Идите туда. Не бегайте от при-
зывного листа. Вас ищут - идите с повинной. Получите социальное
обеспечивание жизни. За целый месяц.
- А сколь это? - задымленно прокашлялся, чтобы не плю-
нуть, Ян Карлович.
- Много больше, чем вы заплатили налоговому инспектору в
лице моей жены.
- Кобылы? Лося?
- Катерины Масловны. Учтите, родной. Ее когда-то изнаси-
ловали. В секретариате парткома. И она мужиков по день сегодняш-
ний не терпит. Деньги с них дерет.
- А как вы с нею?
- Вот так! Дерет!
- За уши тоже?
- За уши! Она из Обехеес! Я от нее скрывался там, чтобы
не платить налог. Теперь и здесь - надо скрываться. Приходит!..
Ищет вас. А достает меня. Один раз удовольствие в жизни - наконец
застала вас, Лазарь Ильич. Так что успокойтесь. И не будьте де-
зертиром от нашей наступательной армии. Я вам буду передачи
носить.
Ян Карлович ощутил себя истинным Зозулей, Лазарем Ильичом,
ему даже представилось - он майор, на боку пистолет, и рука
рвет-вырывает его из кобуры, чтобы между глаз - бац-бац!!! - во
всех врагов еврейского народа.
Естественный порыв борца с антисемитизмом Абраша Арноль-
дович находчиво предупредил, намекнув взглядом о том, что достой-
ное применения оружие у него за спиной.
Лацис - поехавшая крыша, очевидно, ему не мешала - снял
со стены, с гвоздика гитару с красным бантом на грифе. Копнул
пальцами струны. И - в разрыв голоса - в сомнамбулическом состоя-
нии барда стал выводить вслух такие слова, которые и к старожилам
приходят не часто.
"Мы победим, и это, право,
для нас - единственный закон.
И будем в Яффо пить какаву,
пока не выкинут нас вон.
Когда нас в море тыкнут мордой,
мы оглядимся - где друзья?
И тяжко вывалим из порта
прямой дорогой в небеса.
Пред нами - новая эпоха
штормов, ветрил и якорей.
Но огибать Кривого Рога
никак не выучен еврей."
Абраша Арнольдович благосклонно пучил глаза, довольный до
безобразия тем обстоятельством, что из Коня - тяглового животного
- внезапно, по мановению волшебной палочки, переродился в непо-
дотчетную его разумению птицу - Музу.
- Ну и даете, Лазарь Ильич! - хлопнул Конь еще одну дармо-
вую рюмочку. - Экспромничаете с позывом к гениальности! Это надо
размножить.
Продолжение следует
|