1
Павлик Захаров сидел в кабинете воспитательницы и ждал маму. Сегодня ее очередь забирать ребенка из садика, а вот завтра – папина. Мама всегда спешила и спрашивала, как прошел день, а папа приносил какую-нибудь сладость, пожимая большой медвежьей рукой хрупкую ручонку сына. Он редко с ним беседовал, но мальчик был уверен, что «папа Мишка» просто готовится к их первому мужскому разговору один на один, о котором ему по секрету поведал друг Колька, когда они ловили бабочек прошлой весной. Павлик не знал и представить не мог, что такой разговор состоится через несколько лет, но не с родным отцом. И вообще не с мужчиной. И даже не с человеком, а с обыкновенным роботом последней модели. Сейчас же он ждал маму и с удовольствием сосал конфету, сладко причмокивая, чтобы обратить на себя внимание воспитательницы. Та что-то писала и изредка на него поглядывала, подбадривая и улыбаясь.
На улице потемнело, и светосенсор ярче осветил комнату. Всех детей благополучно разобрали по домам, но мама Павлика почему-то задерживалась, что ребенка совсем не беспокоило. Ведь это мама! Она обязательно придет за ним, и они, взявшись за руки и обходя осенние лужи, пойдут домой. Наверное, к тому времени и папа вернется с работы – тогда они втроем во что-нибудь поиграют. Или уже в сто первый раз посмотрят любимый фильм «Плазменная лихорадка», в котором все роли исполняют роботы. Павлику нравились нелепые движения «механических людей»; он смеялся и заливисто хохотал, тыча в них пальцем, когда впервые смотрел фильм. С этими приятными мыслями ребенок и уснул на мягком диване.
На следующий день, утром, его разбудила незнакомая полная женщина, которую он прозвал про себя «тетя-помидор». Она была очень расстроена, что-то говорила, но за ее большими розовыми щеками и ярко-красными губами маленький мальчик ничего не разобрал. «А где моя мама, – спрашивал и канючил он, – я хочу домой».
И эта тетя спустя несколько дней отвела его в серый каменный дом, очень высокий и старый, где было много других детей. Они играли, веселились и кричали, а Павлик крепко ухватился за тетину руку и ничего не понимал.
– Рыжий, рыжий! – воскликнул кто-то, и все дети уставились на новенького.
– Теперь это твой дом, – жалостно сказала тетя и погладила мальчика по голове. – Это твои братья и сестры, они добрые, будут с тобой дружить и играть. А сейчас ты увидишь свою новую маму, маму Вику. Она будет о тебе заботиться, ты тоже ее полюбишь и привыкнешь...
*
Он и впрямь полюбил маму Вику, так и не узнав, что же случилось с родителями. Мама Вика была очень доброй и читала ему на ночь сказки, ведь Павлик стал самым маленьким ребенком в детском доме. Засыпая, он любил держаться за ее теплую мягкую руку. Но мама Вика единственная была с ним добра и единственная любила его; она не могла за всеми уследить и заставить ребят относиться к новенькому как к младшему братику. Остальные дети обзывали Павлика рыжим и плешивым, при каждом удобном случае пихали его, смеялись и считали геройским поступком поиздеваться над ним. Ребенок молчал и стойко выносил злые нападки, отгородившись от всех колючей проволокой обиды, которая-то и не давала ему плакать и жаловаться маме Вике.
А следующим летом в детский дом привезли много-много яблок. Целую гору вывалили прямо во дворе, и все ребята перетаскивали их в столовую. Павлик очень любил яблоки. Спустя долгие годы после гибели родителей Павел Захаров забудет их лица, но в памяти останется четкий образ отца, хрустящего спелым сочным яблоком. Кажется, они выезжали тогда на природу, к реке. В тот солнечный день, проведенный за городом, «папа Мишка» был неожиданно многословен:
– Нужно съедать яблоки полностью, никогда не оставлять огрызков, – наставлял он сына.
– Пацему? – спросил ребенок, пытаясь откусить яблоко.
– Мой отец так ел и меня приучил, а моего отца приучил так есть мой дед, который тоже всегда съедал яблоки полностью. А моего деда приучил его отец, который...
– Ты ему еще скажи, что это ваша семейная традиция, – усмехнулась мама и подошла к сыну с разрезанными и очищенными от кожуры дольками. – Вон, он уже покраснел, пока пытался раскусить яблоко.
– Ну а что плохого, что я не оставляю огрызков? Я и семечки от яблок разжевывать люблю, и Павел пусть тоже. Они же вкусные! Ведь это, как ты назвала, традиция повелась от моего героического прадеда.
– Так и знала, что ты это вспомнишь. Тогда была война, поэтому твой прадед и съедал всё, даже огрызки. Он ценил каждую крошку, вот и наставлял всех поэтому. И никогда ничего не выкидывал. У тебя в гараже до сих пор лежит весь этот хлам, что он никому не разрешал выкинуть. И твой дед не выкинул, и твой отец, и ты тоже боишься это выкинуть.
– Не надо ссориться, – сказал бы тогда Павлик, если б мог выговорить последнее слово. Но вместо этого он звонко хлопнул в ладоши и произнес: – Мама, я тебя люблю. А ты меня?
Родители засмеялись и обняли любимого сыночка...
– Эй ты, рыжий, – услышал он в столовой детского дома и обернулся - ему прямо в лоб влетел мокрый огрызок от яблока. Потом кто-то кинул в него еще один огрызок сзади. Павел достал платок и стер со лба вместе с последними воспоминаниями липкий след.
Он собрался было уйти в свою комнатку, ставшую большим бездонным озером, в котором утопали все обиды, как вошла мама Вика. Сразу стало тихо и спокойно. Павел смачно откусил от яблока и съел его целиком.
– А где твой огрызок? – удивленно спросила мама Вика, впервые заметив это.
– Я съел его, – смутился мальчик и покраснел, сам не зная почему.
Но мама Вика улыбнулась, провела по его кудрявым волосам и одобрительно кивнула. В ее грустных глазах он увидел похвалу и сочувствие. Для всех же остальных эта «особенность» рыжего стала новым поводом над ним поиздеваться.
С этого дня за Павликом закрепилось прозвище Огрызок. Он был уверен, что никто не помнит его настоящего имени. Огрызок – только так к нему обращались «добрые братья и сестры», до тех пор, пока их всех не перевели в интернат. А уже потом, когда его увезли в больницу, обратно в интернат не вернули, и он больше ни о ком из них никогда не вспоминал и не слышал. Но всё время он продолжал есть яблоки, съедая их вместе с огрызками и раскусывая семечки, как наставлял и делал его отец. Ведь это было единственное, что он помнил о родителях. Этой ночью ему снова приснился тот солнечный день, проведенный в саду возле реки, по которой бесследно уплывали от него каждодневные огрызки ненависти и злобы.
– Не надо ссориться, – часто бормотал он во сне. – Я ведь вас очень люблю...
*
Через два года умерла мама Вика. Дети молча всхлипывали, когда пришел высокий дяденька в черном костюме с аккуратно завязанным ровным галстуком и сказал, что их всех теперь переведут в экспериментальный и уникальный интернат. Слово «экспериментальный» для многих осталось непонятым, а «уникальный» придало фразе волшебную загадочность, что окончательно подкупило детей. А главное, подчеркнул незнакомец, они будут там жить без взрослых и делать всё, что захотят. Это бывших детдомовцев очень обрадовало, и они все восторженно согласились, но дяденька много чего не договорил.
В интернате действительно не было взрослых, но за порядком следили роботы. Всё здание было полностью автоматизировано, и преподавали знания тоже роботы. Павлу очень не понравилось в этом интернате с самого первого дня. В ежедневный рацион каждого ребенка входило обязательно по два яблока, и в столовой его сразу же начали забрасывать огрызками, а роботы на это никак не реагировали, что еще больше подзадорило детей. На следующий день они снова обкидали изгоя огрызками. Но благом оказалось то, что можно всё время находиться в своей комнате и жить только в ней. Еду приносил робот прямо в комнату; он же выполнял роль всех школьных учителей. И по возможности пытался быть другом и одновременно обоими родителями. Вот тогда-то Павлик стал по-другому относиться к «механическим людям», которые никогда не обижали его, не толкали и не насмехались.
И робот всегда называл мальчика по имени, по его настоящему имени. Ни рыжим слабаком, ни плешивым дурачком, ни Огрызком – а Павлом Захаровым, Павликом или Пашенькой. Только этот робот называл его ласково.
– Пашенька, вы снова допустили эту типичую ошибку, – повторял он часто.
– Павел, вы невнимательны, сосредоточьтесь, – эта фраза больше всего раздражала, но Павлик действительно становился более внимательным и успешно выполнял задание.
Из старой жизни остался только один-единственный сон. Но теперь по реке плыли не яблочные огрызки, а одинаковые бумажные кораблики, ярко разрисованные по бокам радужными цветами. Также медленно и однообразно тянулись дымчатой вереницей все последующие дни и ночи. Сколько их прошло – он не считал и не спрашивал. Ведь ничего бы не изменилось. Павел привык к этой новой жизни, привык к этому роботу, с которым-то ему и пришлось впервые поговорить о размножении бабочек. И не только бабочек. Ему даже начала нравиться такая жизнь. По ночам он выходил во двор и долго смотрел на звездное небо и разделяющую его пополам белесую полосу, мечтая когда-нибудь там оказаться. Млечный Путь, Большая Медведица, Туманность Андромеды, Магелланово Облако...
С бывшими детдомовцами он не виделся и был чрезмерно этому рад.
...В один из дней Павел проснулся в большой светлой комнате. Вокруг стояли люди в белых халатах и просматривали какие-то темные листы. Он сразу понял, что уже не в интернате, а попал в больницу. К врачам подошел тот самый дяденька, который приходил в детский дом сразу после смерти мамы Вики.
– Ну, так вы меня обрадуете или нет? – спросил он у них, теребя себя за правое ухо, и пристально въелся в испуганного ребенка.
*
2
– Я смотрю, вы полностью в себе уверены.
Виктор Степанович смотрел на экран и не шевелился, приготовившись к длительной и неинтересной рекламной лекции. Он полагал, что перед ним обычный сумасшедший ученый с обычной сумасшедшей идеей, но тот был слишком требовательным и настойчивым, поэтому пришлось выделить драгоценные минуты. Хотя на самом деле президенту крупной компании по производству электроники нужно было всего лишь занять линию связи, чтобы до него не добралась жена, с которой тот утром поругался. И как раз кстати секретарша сообщила, что снова беспокоит «тот самый безумный ученый со своей дурацкой идеей роботизации домов». Фамилию ученого секретарша так до сих пор и не удосужилась запомнить.
– Да, это дело всей моей жизни, – затрясся ученый, носивший несложную фамилию Проскурин. – Я десять лет работал над проектом. Мы всё просчитывали, создавали базы данных, проверяли на виртуальных моделях. Осталось только проверить на группе в пятьдесят человек, как система будет справляться в течение двух-трех лет. И тогда «Рободом» будет одобрен государством и его захочет купить любая благополучная семья. А это принесет вашей компании огромные прибыли. Вы только представьте, когда за вас всё делают роботы! – достал он платок и зачем-то вытер сухой лоб, еще больше раскрыв глаза. – Не надо готовить пищу, ведь за вас всё подсчитают: сколько надо калорий, все витамины и микроэлементы разобьют по группам и приготовят для каждого отдельного члена семьи именно его идеальный завтрак, обед и ужин. Будут следить, чтобы каждый человек получал необходимую норму всех веществ: не только не меньше, но и не больше, ведь переизбыток тоже очень вреден. Все наши болезни из-за неправильного питания. Компьютер всё просчитает, синтезирует и идеально распределит элементы по продуктам. Благо закон о генетической модификации продуктов питания в нашу пользу.
Теперь уже Виктор Степанович действительно заинтересовался идеей. Он по-прежнему не шевелился, по привычке обхватит сзади руками спинку кресла. При этом его плечи угрожающе выпирали вперед. Но равнодушие испарилось туда же, куда и хорошее утреннее настроение. Супруга Виктора Степановича готовить совершенно не умела, а из прислуги терпела только старого лысого дворецкого. Никаких женщин в доме быть не могло, но по той же причине хозяин дома не хотел заводить прислугу мужского пола, даже не учитывая того, что жена только полдня проводила дома, а остальные полдня – в бесконечных домах мод, «косметологиях» и центрах омоложения. Так что идея «Рободома» была им воспринята с воодушевлением.
– А вы хорошо рекламируете свое детище. И на экране смотритесь уверенно, твердо. Я вот вам поверил. Надеюсь, при личной встрече не буду разочарован. Я уже предвижу такую рекламу: «Иди в ногу со временем – поставь «Рободом» в свой дом!». Это будет недешевое удовольствие.
– Так вы согласны погасить кредит и выделить дополнительные средства на проект?
Ученый приподнялся и заполнил весь экран своим лицом, на котором надежда соревновалась с неверием. Неужели, наконец, повезло и все получится?
– Думаю, что да, если ваша песня продлится дальше, а не закончится только кулинарным припевом. Высланную документацию изучат мои люди.
– Я всё понимаю. Да, вы правы, у системы «Рободом» очень много функций. И я с гордостью могу хоть сейчас отдать голову за то, что система обучит любого ребенка лучше, чем в любой школе с любыми учителями. Родителям не придется отдавать детей в школы, всё будет происходить в их же доме в удобное время. За успеваемостью будут четко следить и отправлять отчеты в научный образовательный центр, где всё будет еще раз проверяться. Родители в любой момент могут узнать оценки своего чада, а по их желанию можно делать больший упор на определенные знания и подготавливать ребенка к будущей профессии, ими же выбранной, учитывая особенности ребенка. И, главное, такая система образования будет разрешена и одобрена государством. И, вообще, «Рободом» полностью самодостаточная, самопроверяемая, самоокупаемая автоматическая система, которая...
– Хорошо, хорошо, убедили. Оставьте дифирамбы для нашей реальной встречи. Теперь я выделю время. Меня не очень беспокоит система питания, – слукавил Виктор Степанович, вспоминая подгорелую утреннюю яичницу, залитую сладким плавленым сыром, – а вот система обучения волнует гораздо больше. Вы понимаете, что это должно быть проверено на детях? Как они это воспримут, не испугаются ли? Нужно всё внимание акцентировать на обучении, а не питании.
– Да, вы снова правы. Приятно иметь дело с умным человеком, а не с бюрократичным тупым чиновником. Как я уже говорил, у меня всё готово. Конечно же, моя, как вы правильно выразились, кулинарная песня – это ради привлечения людей. Общие стандарты и никаких проблем с питанием возникнуть не может. А вот учителем «Рободом» будет просто идеальным и самым лучшим.
– Но это всё нужно проверить на живых людях!
– Да, да и еще раз да! Уже готово закрытое здание, рассчитанное на максимум в сто детей. При таком большом количестве мы выявим любой огрех в системе образования, если таковой имеется, в чем я очень сомневаюсь. И чтоб было наверняка, детей нужно оставить без взрослых, а только на воспитание и обучение «Рободома». Вся информация будет передаваться в центральный компьютер, тот будет всё отслеживать и проверять и в случае каких-либо отклонений от нормы сообщит нам. Я лично буду проверять каждое сообщение центрального компьютера.
– И что это будут за дети?
– Думаю, из детского дома, в возрасте от семи до четырнадцати лет. Пусть они полгода сначала просто поживут там, адаптируются, а обязательное обучение начнем позже. Но если кто из детей захочет – роботы в их распоряжении, могут заниматься. Ну а после успешного завершения этой фазы все детские дома и дома-интернаты можно переоборудовать с нашей системой. А это еще одна глыба для получения огромной прибыли, но теперь уже от самого государства.
– Я согласен. Считайте, что мы с вами договорились. Но как получить разрешение на, мягко говоря, «эксперимент» с детьми? – прищурился Виктор Степанович, у которого детей не имелось и вряд ли когда-нибудь будут.
– Всё продумано! Это оформлено как исследование реакции детей при их длительной изоляции, если, например, в космической межпланетной станции произойдет несчастный случай и дети останутся без взрослых. Детский бокс наиболее защищен и самофункционален, так что наши исследования будут полезны государству. Кое-что придется подкорректировать, но это мелочи...
*
– Алло, мне только что ваш дурацкий робот сообщил о проблеме с Захаровым! В чем дело?
Виктор Степанович был спокоен, но злился. Экран мерцал и дергался. Было только видно, что Проскурин нервно подергивает мочку уха.
– Я как раз направляюсь в больницу. Ничего страшного не случилось. Не могло случиться... Центральный компьютер обнаружил отклонение биологических параметров Захарова от нормы и отправил в лучшую городскую больницу, усыпив ребенка.
– Когда всё будет известно и проверено, приезжайте ко мне. Мне кажется, нам надо лично обсудить наше общее дело.
*
– Что это?! – впервые кричал президент компании, купившей проект «Рободом». – Врачи признали, что Захаров абсолютно здоров. Почему ваш дурацкий компьютер обнаружил у него какие-то отклонения от нормы и заставил меня волноваться?
Создатель и руководитель системы «Рободом» молчал. Он уже всё знал и понимал, что дело всей жизни провалено. От самоубийства отделяло только то, что его сразу же привезли сюда для отчета. Охрана особо не церемонилась, и на рукавах пиджака ученого оставались четкие мятые следы от хваток сопровождающих. На его лице уже было поставлено клеймо позорной смерти.
– Не молчите. Нужно радоваться, ребенок здоров, всё в порядке. Да?
– Да... да... да... – тихо пробубнил ученый, смотря в пол, как внезапно яростно заорал: – Нет! Нет! Нет! Это конец.
– Я вас не понимаю.
Виктор Степанович откинулся на кресле, держа руки на подлокотниках.
– Откройте файл 13-18-01, – равнодушно бросил Проскурин.
Через минуту руки машинально сжались в кулаки.
– Дистрофия... умственная отсталость... эндемический зоб... миокардит... тахикардия... – непонимающе читал президент компании. – Что это?
– Болезни, которыми мы обеспечили всех наших детей, кроме Павла Захарова. Точнее не мы, а наш «Рободом».
– Черт, вы мне объясните, наконец, всё или мне нужно вас пытать!?
Стукнул Виктор Степанович по столу.
– Я для себя уже всё решил, поэтому мне всё равно. Автоматизировать дома и роботизировать семьи – очень плохая идея. Мы ошиблись. Все дети из нашего уникального интерната неизлечимо больны. И благодаря Захарову я понял, где допустил ошибку.
– Что? Все дети больны? Вы же говорили, что отклонения от нормы были замечены компьютером только у Захарова.
– Ну да, только у него, это правда, – обреченно ухмыльнулся ученый. – Но компьютер сравнивал биологические параметры Захарова с параметрами всех остальных детей в интернате. И считал нормой всеобщее состояние детей, которое всё ухудшалось и ухудшалось. Поэтому отклонения были только у одного, которого он посчитал больным. На самом же деле – всё наоборот. Раньше это не зафиксировалось, потому что Захаров единственный начал заниматься с роботом в первую же неделю. Его умственные способности на очень высоком уровне, и мы визорно наблюдали только за ним, ведь вы сами указали акцентировать внимание на образовании, а не на питании. Поэтому через месяц мы перестали наблюдать за остальными детьми, передав все обязанности центральному компьютеру. Для которого бионормой людей было их всеобщее состояние.
– Бред! Вы несете какой-то дурацкий бред! Немедленно объясните, что случилось.
Виктор Степанович не хотел верить, не мог, запрещал себе верить в то, что это правда. Он слишком много средств вложил в этот проект. Опустив спинку вниз до самого конца, он, почти полулежа, как на приема у психиатра, приготовился выслушивать «какой-то дурацкий бред».
Проскурин долго не мог начать и картинно громко вздыхал, на что его собеседник совсем никак не реагировал.
– Как вам известно, – наконец произнес он, – в ежедневный рацион детей были добавлены два яблока. Это сделано в рамках космической программы, чтобы узнать, когда детям надоедят яблоки и как они будут реагировать, если одни останутся в замкнутом пространстве. Яблоки полезны, и их очень легко синтезировать даже в космосе, что и стало решающим фактором. Поэтому в рацион были включены два яблока в обязательном порядке, – уныло повторил ученый, который мысленно себя уже похоронил. – Компьютер просчитывал и регулировал все витамины и микроэлементы в продуктах и регулировал правильно, тут ошибки нет. В двух яблоках содержится суточная доза йода. Вам должно быть известно, что прием больших количеств йода вреден, поэтому компьютер выводил йод из всех остальных продуктов питания. Это тоже было правильно и безошибочно.
– Так в чем же дело? Я до сих пор ничего не понимаю, – не открывая глаз, еле слышно спросил единственный слушатель.
– А дело всё в том, что суточная доза йода содержится не просто в яблоках, а именно в яблочных зернах. Дети съедали яблоки, выкидывая огрызки в мусорники. Мусор не проверялся, поэтому компьютер считал, что дети получают все необходимые вещества в норме. Он не знал, что люди не едят огрызков, а весь йод выводил из других продуктов, синтезируя согласно прейскуранту.
– А что же Захаров?
– А Захаров единственный полностью съедал яблоки, с семечками, я сам видел это, когда наблюдал за ним. Мне кажется, у него большое будущее. Жаль, что я этого не узнаю. Да, вам не стоит беспокоиться, всю ответственность я возьму на себя, ведь не компьютер же наказывать.
*
3
– Мама, мама, – возбужденно кричал белобрысый ребенок, подбежав к сидящей на траве женщине. – Я пустил папин деревянный кораблик, и он поплыл по реке.
Она закрыла старую бумажную книгу в толстой кожаной обложке и аккуратно положила ее под корзину с едой.
– Молодец, ведь папа для этого и сделал тебе кораблик.
– А правда, что папа сейчас на небе? – сильно задрал он голову вверх.
– Ну, конечно же, правда, Мишенька, – тоже подняла взгляд женщина. – Он далеко, в космосе, самый главный на космической станции «Альфа», которая направляется к Туманности Андромеды. Ты же недавно с ним разговаривал, по секрету от всех.
– Угу, – задумался ребенок и настороженно оглянулся по сторонам. – Мама, а знаешь, что он мне сказал?
– Конечно же, нет, ведь это ваша с ним тайна, наверно.
– Да, наша с папой тайна, но тебе я могу рассказать.
Миша с важным видом подошел ближе и прошептал на ухо:
– Папа мне сказал, чтобы я всегда съедал яблоки целиком, вместе с огрызками.
Мама сделала такой вид, будто действительно была очень удивлена и обрадована этим откровением и доверием. Она достала из корзины большое красное яблоко и вручила его сыну:
– На, грызи.
– Мам, а знаешь, что я по секрету сказал папе? Что я его люблю и обязательно стану самым главным космонавтом, как он.
Мишенька Захаров, крепко держа яблоко обеими руками, с трудом откусил и побежал обратно к реке, продолжая наблюдать за папиной деревянной лодкой. Яблоко он съел целиком.
|
