Наши горько стенали: "Б-же, какими же мы были дураками, все сбережения убухали в "кожу", а здесь столько добра на дурняк!" И правда, склады ломились от избытка пожертвованных, достаточно дорогих вещей. Пресловутая "кожа" тоже попадалась, например: шикарное пальто (Бельгия!), но без одной (!) пуговицы. Зажрались местные богатеи, пришить лень, проще новое купить, а старое на склад отдать! Да разве только пальто? При желании можно было за час одеться на десять лет вперед в немыслимые до сей поры, сладкой поры благословенной халявы, наряды.
Надо сказать, что многие новоприбывшие не растерялись и очень быстро освоились, войдя в доверие к перманентно изумляющимся нищете выходцев из страны советов "волонтершам" - старушкам, разговаривающим на "маме-лошн", чуть-чуть по-русски и бесплатно, добродушно-самоотверженно несущим трудовую вахту.
Пробуждались дремучие первобытные инстинкты, и тащили предприимчивые дамы из Жмеринки и Гомеля, Ростова и Саратова неподъемные тюки, ублажая взалкавшие души легкой добычей. Испытанный на практике метод: позабавить сентиментальных ватичек оригинальными байками и тут же огорчить до искренних слез чаще всего выдуманными рассказами о своих нечеловеческих страданиях в антисемитском государстве. Контрасты всегда впечатляют и срабатывают. А уж бабушки-альтруистки в своих стараниях выкладывались полностью, вплоть до того, что принимали заказы на якобы "жизненно необходимые" вещи. Добытые же шмотки нередко отправлялись в страну исхода - с барского плеча бедным родственникам - или продавались за небольшие деньги совсем зеленым и еще совершенно несведущим олим. Отлов последних часто происходил прямо у входа в городской "мисрад а-клита" , а также на стихийно возникших, импровизированных барахолках. Особым спросом "трофейные" вещи пользовались у обносившихся "гастарбайтеров", постоянно кучкующихся на знаменитой "тахане мерказит".
Некоторые возжелавшие бесплатных благ, шустрые дамы, азартно входя в свои суверенные олимовские права, откровенно борзели. Характерный "складской" монолог тех суровых лет.
Ола хадаша (возмущенно):
- Циля, вы же мне позавчера пообещали три хороших импортных свитера! Где же они, где? Почему я должна в своей (!) стране мучиться, почему? (На дворе "леденящий" израильский август! - Автор).
Старушка-"волонтерша" (растерянно):
- Ой, простите меня, пожалуйста! Столько народу, совсем закрутилась с посетителями. Я сегодня же поищу.
Ола хадаша (требовательно):
- Но почему же именно я должна страдать, что вы закрутились?! Я приду завтра, а вы уж, будьте добры, запишите, чтобы не забыть: "Четыре свитера, желательно из ангоры, для Фиры из Житомира!"
Среди быстро звереющей в своей ненасытности толпы муссировались слухи о норковых шубах из Америки, нахально припрятанных "лицемерствующими" филантропками для близких знакомых, о потрясающих сервизах и фирменной косметике. Освоившиеся олимчики шли напролом, требуя и требуя невозможное, а самые хитроумные пытались (по совковской привычке) умилостивить неподкупных "волонтерш" дешевыми шоколадками. В общем, борьба за достойное - заслуженное существование на родине предков не прекращалась. Поначалу побеждали, как правило, наши. Однако, набравшись в процессе общения негативного опыта, старушки-"волонтерши" резко переменили тактику и отношение к "обездоленным", а борьба пошла с переменным успехом.
И вот на этом переломном этапе, этапе резко возросшего взаимного недовольства и обостряющейся конфронтации, пришла на самый популярный в олимовских массах склад (рай земной!) в меру наивная девушка из полунищей украинской провинции. Звали ее Оля, годков настукало аж двадцать семь, в активе имелись: высшее педагогическое образование, хорошее знание английского, пять лет преподавательского стажа и неудачное замужество. Собой была хороша: высокая, стройная, глаза светло-зеленые и густая шапка черных, коротко подстриженных волос. Отличительная черта: на круглощеком личике постоянная улыбка, чуть обнажающая по-детски розовые десны. Улыбка с меняющимся по обстановке выражением: от насмешливого до восхищенного. В стране уже четыре месяца, а вот на складе впервые. И то бы не пошла, да подруга по ульпану убедила, что не стоит покупать дорогие простыни, а проще прибарахлиться почти бесплатно. (Одно время выдавали постельное белье и новую посуду по чисто символической цене). Уговорила настырная подруга, но пошла Оля на склад в одиночестве, стеснялась почему-то бесплатных одолжений, на себя только в этой жизни полагалась.
На фоне суетливых, потных, разъяренных дам, отчаянно сражающихся за кусочек халявного счастья, Оля выгодно выделялась внешней невозмутимостью и спокойным поведением, что не преминул заметить новый "завсклад" Ицик. Взгляд у Ицика еще был по-военному орлиный, хоть и сквозь сильные очки. Он работал на складе всего неделю, с энтузиазмом окунулся в народную гущу и с любопытством наблюдал непрекращающуюся "ярмарку тщеславия". Рутинное существование старика приобрело новую окраску: востребован и нужен не определившимся людям.
Ицику недавно исполнилось семьдесят, выглядел моложе: поджарый, крепенький, биографию имел героическую, впрочем, для Израиля весьма ординарную, таких стариков, прошедших вместе со страной сопутствующие становлению беды и взлеты, много. Сражался почти во всех войнах, а в семьдесят третьем был тяжело ранен и ушел на пенсию как инвалид ЦАХАЛа.
Ицика не проведешь, сразу понял, что Оля - барышня незаурядная, поэтому и подозвал ее к своему столику у выхода из помещения. Заговорил по-русски (родители старика прибыли в страну в двадцать пятом из Могилева), помнил с полсотни слов из далекого детства (ну совсем как Ариэль Шарон - все понимает, а говорить трудно). Перешел на идиш (для Оли - "темный лес"), на иврит (Оле уже полегче), а потом блеснул дед английским, и тут Оля ожила. Затарахтела свободно и непринужденно, а Ицик только удивлялся, что в забытой Б-гом России знают международный язык. Поладили, и старик не только моментально нашел искомое, но и подарил еще несколько флакончиков (пробных, маленьких) французских духов, непонятно как оказавшихся на складе.
Очаровал старый джентльмен Олю, улыбнулась она деду своей самой-самой приятственной улыбкой, и задергался в стойле старый боевой конь. Предложил Ицик встретиться вечером в бейт-кафе, пообщаться, может, что присоветует полезное, а Оля, долго не раздумывая, согласилась, очень уж ей интересно стало, корыстные интересы на тот момент полностью отсутствовали, зеленая еще дурочка была.
Историческая встреча состоялась на тель-авивской набережной в нежных лучах заката. Одеяние и внешность столь необыкновенной парочки четко вписывались во всегда праздничную приморскую панораму. Дед выглядел, как картинка из журнала мод, даже галстук-бабочку надел, а об Оле и говорить нечего: изысканный макияж, прическа, парадное малахитово-зеленое платье, единственные приличные туфли на высоченных каблуках (подровнялась с высоким Ициком), умело подобранная бижутерия, а главное - неподражаемая, неотразимо-притягательная улыбочка. Дед был сражен наповал. В кафе "папа с дочкой" вызвали всеобщее внимание, любопытствующие бездельники нервно заерзали в креслах, но парочка никак не прореагировала ни на восхищенные, ни на двусмысленные междометия. Ицик блеснул манерами, выбрал из меню самое, на его просвещенный взгляд, лучшее и принялся потчевать бедную голодную девушку из полудикой страны, радуясь в душе и надуваясь от гордости внешне.
Выпили шампанского, закусили отменно, и решился Ицик заговорить о наболевшем:
- Оля, я живу совсем один, сын - офицер в армии, поглощен своими служебными делами, навещает раз в месяц, старшая дочка живет в Америке, а жена уже десять лет как скончалась, вечная ей память. Убирает у меня домработница, кушать готовлю сам, это я умею хорошо. Серая стариковская жизнь, скучно и неинтересно. Давай, Оля, сделаем так: ты переходишь жить ко мне, в твои обязанности входит уборка, иногда суп сваришь, а больше ничего не нужно - стар я уже, не подумай, что молодую для интима подманиваю. За квартиру платить нет необходимости, собирай деньги, пригодятся. Выделю тебе отдельную комнату, живи на здоровье. С ивритом помогу, а может, еще с чем-нибудь, время покажет. Не думай, соглашайся!
А Оля и не думала особенно, что уж тут думать, когда такой случай счастливый подвернулся, в кои-то веки удача улыбнулась.
- Я согласна, Ицик. Постараюсь быть тебе полезной, - и потупила глазки свои лучистые, внутренне подобравшись и настроившись на очень серьезный лад.
"Переселение народов" произошло на следующий день. "Бедному одеться - только подпоясаться". Оставила Оля почти весь свой нехитрый скарб подруге, взяла с собой лишь небольшой чемодан с одеждой да сумку с книгами и вступила под новую крышу. Старая трехкомнатная квартира в центре города своей роскошью не поразила, чисто, уютно, а чего еще человеку надо. Ицик расстарался - приготовил шикарный обед, встретил Олю как дочь родную. Показал владения и еще раз подчеркнул, что "особой" платы не требуется, просто он счастлив избавиться от гнетущего одиночества.
Оля продолжала учебу в ульпане, расцветала от обретенной беззаботности, финансовые проблемы исчезли сами по себе. А старик по вечерам гордо водил молодую женщину в кафе и в театр, вызывая восхищенно-завистливые взгляды знакомых. Но завесу тайны все-таки надо приоткрыть. Благодарная Оля не смогла найти ничего лучшего, как однажды попытаться отблагодарить польщенного Ицика чисто по-женски. Но, увы, несмотря на проявленное мастерство, попытка оказалась безуспешной. Отношения из-за неудачи не испортились, а лишь дали повод остроумному Ицику подшучивать над самим собой и кормить внемлющую с неподдельным интересом Олю рассказами о своих былых подвигах во славу Венеры. Так бы и жили, не тужили, но... Всегда это проклятое "но"!
В душевном тепле и согласии прошел месяц. Зашла однажды под вечер Оля на склад. О чем-то надо было срочно договориться с Ициком. Старик обрадовался, усадил подружку напротив и поднес "кос кафе". Два старых боевых соратника, сидящих за столом (пришли навестить товарища), удивленно и непонимающе переглянулись. Оля, отхлебнув глоточек кофе, осмотрелась по сторонам. И увидела...
И увидела Кешу Седых, красавца-мужчину, богатыря с разбойничьим взглядом цыганских глаз. И екнуло что-то в жаждущем ласки женском сердце, и настроилась женская душа непроизвольно на любовную волну.
Кеша - личность уникальная в своем роде. Появился из глухой сибирской глубинки, произошел от папы-еврея, Гриши Залмановича, который после десятилетней отсидки за неправедные гешефты еще в течение пяти лет маялся на поселении. Собственно, не особо маялся, потому как пригрела черноглазого сметливого еврея сибирячка Катя - русская красавица. В результате и появился на свет Кешка. От отца унаследовал огромные проницательные глаза и "а идише коп", а от мамы - роскошные блондинистые кудри, курносый нос, сибирское здоровье, могучую стать и неукротимый дух сибирского казачества. Перебродили в парне, казалось бы, несовместимые гены, и образовался волею рока редкостный экземпляр, бесстрашный и умный покоритель судьбы, но к несчастью, со взрывным, подчас неуправляемым характером. А когда два года назад мать помирала, сказала с надеждой единственному сыну:
- Кешка, езжай в Израиль. Твой отец давно уже там, может, разыщешь. Фамилия у тебя моя, девичья, но по метрике-то ясно, что отец - еврей. Там свое счастье найдешь, башкой ты в Гришку - смекалистый!
Вот Кеша и поехал, отца искать не стал, а пошел неверной дорожкой, пить начал безбожно - впервые в жизни шальные деньги просто так получил, пил, пока в скверике не очухался среди шпаны разномастной, зато русскоязычной. За собой Кеша более-менее следил, мылся и брился регулярно, благо, что море рядом, а переодевался на складе, стирать-то возможности не представлялось. И в этот раз зашел, дабы приодеться маленько (похолодало ночами) и прихватить про запас, но не до шмоток стало, как Олю увидел.
Посмотрел Кеша на Олю, забыл зачем на складе находится, забыл, вообще, где он, в какой стране живет, но напрягся мысленно, сориентировался и гипнотически-повелительно показал женщине глазами на выход. А Оля покраснела и, как завороженная, вышла на улицу. Взял ее сразу Кеша под руку и повел к морю, по дороге рассказывая о своей несчастной доле и жизни в скверике из-за отсутствия денег. Оля молча слушала, а сама думала о другом: "какой он теплый, сильный, какие глаза жгучие - в душу заглядывают", и тут, после длительного воздержания вспыхнули в ней незабытые чувства: томление духа, необоримый зов молодого здорового тела, приятно закружилась голова, сильные ноги стали ватными, и потеряла изголодавшаяся по ласке женщина всяческий контроль над собой, такой серьезной и целеустремленной в последнее время.
За разговорами на пляже время пролетело быстро, немного озябли ребята, дело-то к осени шло. Ничуть не смущаясь, Кеша посетовал на пустые карманы и предложил взять для сугреву водочки. Оля сочувствующе откликнулась: хотелось усугубить и продлить кайфотворное головокружение. Выпили, закусили, поцеловались... и сами не поняли как погрузились на пару в сладостную нирвану...
Продрала глаза чистюля Оленька на грязном матрасе в каких-то мрачных, сырых развалинах. Рядом, по-молодецки раскинувшись, громко храпел невозмутимый соблазнитель. Оля растолкала парня:
- Кеша, где мы? Что будет?
- Мы в надежном месте, а что будет, сейчас почувствуешь! - притянул к себе и все сначала, до исступления, до взвизгивания, до полного растворения...
Со сказочным восходом снова очутились на пляже. Пили освежающее пиво, плавали в уже прохладном море, наслаждались моментом и пока не строили иллюзий. Чуть позднее сообразительный от природы Кеша пораскинул умишком и понял, что Оля - его спасение на данном этапе существования. А ублаготворенная молодая женщина, вообще, не хотела ни о чем думать, страстная натура и требовательное тело жаждали и дальше ощущать восхитительное торжество плоти. Однако немного поостыв от ночных восторгов, Оля решила взять инициативу в свои руки:
- Кешенька, у меня есть кое-какие деньги. Давай вместе снимем квартиру.
Кеша, возликовавши, потребовал идти искать прямо сейчас. И пошли ребята навстречу счастью. По дороге Оля внезапно вспомнила об Ицике. Склад уже был открыт, и направилась барышня к своему дорогому деду с твердым желанием покаяться и попросить отеческого благословения. На душе стало отчего-то неуютно, по мере приближения стыд и тревога усилились, а как оказалось, зря.
Мудрый, всепонимающий Ицик только слегка пожурил "дочку" за то, что не позвонила. О своей неспокойной, бессонной ночи не сказал ни слова. Попросил о встрече с ее избранником и заверил обрадованную Олю в своей готовности протянуть руку помощи в любую нужную минуту. А когда излучающая счастье женщина вместе со случайно обретенным возлюбленным (состроившим по ситуации ангельскую мину) явилась за вещами, Ицик провел получасовую разъяснительную беседу наедине с Кешей и остался доволен. Оля в это время быстренько похозяйствовала на прощанье в квартире.
Сняли в районе Флорентина комнату, обставились по мелочам и с полной взаимной отдачей зажили в "гнездышке любви", позабыв на первое время о суетном мире. Но вскоре суровая проза жизни заставила Кешу устроиться грузчиком, а учительницу английского языка заняться традиционными никайонами. Между делами окончила обучение в ульпане "алеф" и поступила на вечернее отделение в "бет". Самолюбивая Оля, хоть с трудом, но выкраивала время и для подготовки к экзаменам на подтверждение диплома педагога. Жить бы и радоваться, да случилось непредвиденное...
Повздорил Кеша с работодателем - обсчеты надоели, и осерчав, треснул обманщика промеж глаз. Хорошо, что не насмерть, в последнее мгновение чуть сдержал силу удара. Но и этого хватило, чтобы организовать сибирскому "разбойничку" три года тюрьмы. Исчез Кеша из Олиной жизни, а она, безутешная, задумалась хорошенько о будущем и потопала обреченно к всепрощающему Ицику. Старик встретил Олю без оваций, но с плохо скрываемой радостью. Мягко пожурил за непредусмотрительность и, растрогавшись, предложил свой кров. Но Оля отказалась, склонила голову, как побитая собака, и лишь попросила немного денег взаймы (все сбережения ушли на адвоката для Кеши), пообещав непременно отдать, бедная, мол, но гордая. Тут старик не выдержал и рявкнул командирским голосом:
- Дура! Вот тебе ключи, вот деньги, забирай манатки, и к моему приходу чтобы был горячий обед на столе!
Как ни странно, окрик подействовал позитивно. Оля воспряла духом и рьяно принялась за выполнение приказа. Ицика по приходу домой ждали сияющая чистотой квартира и вкусный обед. Лихо управилась, стресс стимулировал. Все вернулось "на круги своя". И опять неожиданность. Забежала Оля как-то утречком на склад (все дороги ведут на склад!) посоветоваться насчет покупок в "супере" и увидела рядом с Ициком рослого, сухощавого майора в форме парашютиста. Взгляд у загорелого майора строгий, пронзительный, видно, что командовать любит, глаза же - карие, миндалевидные, ну точно Ициковы. Старик засек взаимный интерес, возникший у еще незнакомых молодых людей, и несколько возбужденно посмеиваясь, представил:
- Михаэль, мой сын. А это - Оля, ты, сынок, о ней знаешь.
Оля церемонно протянула ручку и сделала книксен. Михаэль улыбнулся и слегка пожал тонкие пальчики порозовевшей женщины. А внимательно наблюдавший дед только произнес поощряюще:
- Нечего вам в духоте сидеть. Пойдите, погуляйте, а потом за мной зайдете.
И погуляли, и поговорили, и пооткровенничали - все как-то сразу. Несгибаемый воин Михаэль чуть растерялся. Дело в том, что не был он избалован женским вниманием. В восемнадцать лет горячо полюбил легкомысленную красотку Рути, а она, порезвившись с пышущим страстью воздыхателем, вышла замуж за другого. Не простил Михаэль измены и дал зарок никогда не влюбляться. В махоны иногда захаживал, не без того, но серьезно - как отрезало. Все силы отдавал суровой и ответственной службе, сам того не замечая, делал блестящую военную карьеру, а о семье по-настоящему не задумывался. Давно уже пришла пора старика Ицика внуками осчастливить, тридцать Михаэлю исполнилось, да все отмахивался, успеется, мол. Но сейчас совершенно неожиданно ощутил майор необыкновенную легкость и довлеющее желание продолжить знакомство. Тянуть не стал, привык проблемы решать по-военному быстро. Поэтому сразу же пошел во фронтальную атаку, под мощным натиском которой противник капитулировал. Договорились встретиться на нейтральной территории, пока втайне от Ицика. И встретились пару раз, и очень понравилось, но радость взаимного познавания не афишировали, боялись, наверное, сглазить нахлынувшие и захлестнувшие эмоции...
А через некоторое время сообщила смущенно Оля верному старому покровителю, что скоро он станет настоящим дедом (у американской дочки Деборы деток не было), почему-то Ицику, а не Михаэлю первому сообщила. Радости не было предела, все последние годы мечтал старик о продолжателе рода. Будущий настоящий дед тут же позвонил сыну и порадовал ошеломляющей новостью. На следующий день не на шутку взволнованный, бравый майор появился дома. С места в карьер предложил руку и сердце заплакавшей от полноты чувств Оле. Больше всех радовался прямо-таки на глазах помолодевший Ицик.
Хупа, свадьба, любовь, роды - среди приятных забот и новых ощущений летело счастливое время. Точно в срок родила Оля кареглазого мальчишку-крепыша, назвали Натаном.
Прошло три года. Освободился из мест заключения поумневший, но по-прежнему упрямый Кеша. Разборок ему совсем не хотелось, а вот повидать незабытую Олю мечтал и надеялся. Вычислил он место проживания бывшей любимой и перехватил ее в скверике, гуляющую с малышом за ручку. Посмотрел пристально и, сказав только: "Будь счастлива!", хотел потеряться... А тут навстречу вездесущий Ицик. Отвел парня в сторонку, пошептались о чем-то вполне дружелюбно, передал Кеше старик какую-то бумажку в руки, и разошлись. А уже потом доложил по секрету дед чуть расстроившейся Оле, что дал "узнику совести" номер телефона своего старого друга в Хайфе. Тот и работу найдет, и жить пристроит, так что волноваться за Кешу не стоит.
|
