* * *
Вся эта мука, эта боль –
всего лишь горькая расплата
за материнскую любовь
(увы, увы мне – виновата);
за вечное несовпаденье
желанного всего сильней
с происходящим в окруженьи
в движеньи месяцев и дней;
цепь наказаний и уроков
за дипломатию прожить
с неповторимостью пороков
и вечной чистотой души;
за то, что есть неизменимо
и проросло давно-давно,
природой генов сотворимо
и предками передано;
за то, что в силу всех законов,
открытых и быть может нет,
всё только так, как происходит:
сегодня – мрак, а завтра – свет,
сегодня – слёзы и удушье,
а завтра – оттепель опять
и... снова сменит равнодушье
попыткой ближнего понять.
Вся эта боль, вся эта мука –
цена за дар земной любви,
рождающейся для разлуки,
как ни держи, как ни зови.
Не смеётся кукушка
Не смеется кукушка, не плачет,
молоточным ее «Ку-ку»
нам отмерено, не иначе,
на коротком итак веку
пять годочков любви «с обрыва» –
пять годочков любви «в умат»,
где оставила я счастливой
и себя, и такой же взгляд;
где все так же поют дубравы,
за околицей ветерок,
как и раньше, ласкает травы
и измятый любовью стог;
где оставила смех гортанный
и тот голос, что ты любил,
чтобы стать вдохновенно-странной,
для того, чтоб хватило сил
говорить о тебе с луною,
горевать о тебе во сне
и, расставшись давно с собою,
оставаться собою вне.
Не смеется кукушка, плачет.
Это слезы ее: «Ку-ку».
Нам отмерено, не иначе,
отлюбить на своем веку.
* * *
Освещены двумя свечами
две одинокие печали
на сцене крохотной венчали
двоих заблудших. Но едва ли
они единым чем-то стали.
|
