Игаль опять надрывался: "Кто посмел взять мою расческу? Да я...", - следовал непотребный мат для устрашения окружающих и самоутверждения солиста.
Никто не реагировал: обрыдло, нервы портить - себе дороже. Новички в общаге поначалу прислушивались к виртуозным инвективам: кто поопытней - с восторгом от незнакомых доселе оборотов, робкие же - с затаенным страхом, впрочем, через некоторое время все уже воспринимали изощренную ругань, как непременный атрибут нынешнего полуживотного сосуществования. Ветераны общаги молча собирались на работу, гадливо отплевываясь и немного презирая самих себя за молчание. Наконец, расческа нашлась - возмутитель спокойствия заткнулся, невнятно бормоча себе под нос страшные угрозы и проклятья. Старый балабайт Моше разряжал обстановку: "Ийе бэседер..."
* * *
Игаль появился в Израиле относительно недавно, осознанно и скоропалительно смывшись из южного многонационального города, бывших жителей которого легко распознать в любой стране. Отличительная черта: частота употребления личного местоимения "Я" в определенный отрезок времени (скажем, за три минуты не менее восьми раз, подсчитано интерактивно). Самоутверждающее "Я" и непомерное тщеславие в сочетании с шокирующим нахрапом заставляют иных выходцев из дивного своим колоритом и нравами города целенаправленно стремится "пер аспера ад астра" ("через тернии к звездам"), зачастую подменяя высокое латинское кредо упрощенным, ситуационно-утилитарным "по трупам к признанию и благополучию". Нравственные императивы для этих самоуверенных завоевателей - понятие абстрактное или, если хотите, трансцендентальное.
Игаль - типичный представитель приблатненной накипи с неограниченными претензиями, твердо уверенный в своей избранности, праве диктовать и заставлять подчиняться, упиваться надуманным могуществом и пользоваться многообещающими перспективами на приобретенном оперативном просторе. Генетическая (или выработанная?) беспардонность, возведенная в степень исходной позиции житейского маневрирования - качество замечательное для воздействия на слабые податливые натуры. А таких, страдающих "комплексом секретарши", т.е. потребностью безропотно и до конца во всем подчиняться "личности", увы, много среди нашего брата. Психологический мазохизм какой-то!
Вседозволенность - идеальный образ жизни, доминирующий компонент - успех у женщин, безотказность, одним словом. Игаль умело ловил в свои "тенета" зеленых, но достаточно меркантильных дурочек из СНГ следующим образом. Для начала он скорешевался со всеми бабушками-волонтершами на олимовских складах, посещаемых поочередно и со строгой цикличностью. Старушки благоволили к обходительному пижону и, выделяя из страждущей толпы, одаривали безмерно. Женские и мужские шмотки Игаль приносил домой тюками, проводил тщательную ревизию и выборочно откладывал в сторону недавний в СНГ дефицит для предполагаемой жертвы. Дальше - дело техники.
Работал он на мойке посуды в большом "уламе" - зале торжеств. Пахать приходилось, но и тут самоутвердился - назначили старшим смены. Неподражаемо-умильная рожа, слащавая интонация, постоянная угодливость перед владельцем ресторана и на двадцать ивритских слов в лексиконе больше, чем у остальных рабочих. Плюс демонстративная расторопность и "командирский" ко времени голос при общении со слабыми мира сего - "зэу", балабайт оценил и определил "балабайтиком", имеющим прямой доступ к реальным ценностям в виде вкусных харчей и горячительных напитков.
Итак, по утрам и днем Игаль был свободен. Все ребята-жильцы, кроме алчного обжоры Сени, на работе - полная свобода действий. Спозоранку одевался "охотник" броско и шикарно (со склада, естественно): разноцветная супермайка, суперджинсы со множеством пуговиц и "пецалок", супершик - белые носки в черно-белые туфли на каблуках, а также расписная с высокой тульей бейсболка, венчавшая кудрявую набриолиненную голову. А на руке!.. Взаправдашний массивный "Ориент" (Гонконг!) с "вечным" календарем и ослепляющим блеском - в "совке" в недалеком прошлом любая бы "выпала в осадок", да и тут клевали в силу стереотипов.
Часиков в 10 утра при полном параде неотразимый селадон вальяжно подходил к "мисрад а-клита". Выкатывал томные глазки, манерно пощипывал злодейские усики а ля Радж Капур и выбирал достойную барского внимания рослую блондинку. Далее: исполненный дружелюбием и фатовским шармом, знакомился, в меру козырял несуществующими связями и обещал помочь с обустройством. Прогулка, приглашение на кофе с коньяком (уворованным с экзотическими закусками вместе из ресторана), демонстрация роскошных дамских туалетов и невиданных аксессуаров, и щедрое приглашение забирать все, что понравилось. Какая совестливая дура устоит: "человек так потратился!"
Отработав богатый аванс-гонорар, исчезали довольные, внезапно и сказочно разбогатевшие прелестницы, а Игаль удовлетворенно записывал что-то в маленький блокнотик, реестр вел, надо полагать. Собственно, учитывал он все благодеяния, ничего даром не проходило. Особенно, по отношению к придурку Сене из Биробиджана, но об этом разговор особый.
* * *
Все горе еврейского народа и извечная галутная скорбь сконцентрировались, воплотились и отразились на болезненно-бледном челе шарообразного, нечистоплотного толстяка с унылым носом, щечками запасливого хомячка, недоразвитым подбородком и гнилыми зубами, издающими отвратный смрад. Бабья фигура, шаркающая походка, нечесаная голова, грязная, засаленная рубашка - такова "маловысокохудожественная личность" (М.Зощенко - Л.Ж.) по имени Сеня.
Игаль и Сеня ютились вдвоем (неслыханная роскошь, привилегированное общество!) в малюсенькой, душной комнатушке, третьего всунуть к великому огорчению Моше никак не получалось. Чистюля (что правда, то правда) Игаль перманентно делал потному неопрятному Сене "финстере юрен" за непрезентабельный вид, природную лень и отсутствие честолюбия. Однако, подкармливал горемычного с барского стола ("Харчишки откуда? С "улама", вестимо!"), требуя в ответ беспрекословного подчинения. Задроченный Сеня, мучительно превозмогая лень, стирал благодетелю носки и исподнее, и бегал за пивом. Довольный рабовладелец помыкал-покрикивал и, как цирковой собачке, кидал угнетенному конфетку.
В общем, не комната, а "хата" на "киче" и нравы царили соответствующие, микроклимат прямо-таки криминальный. Сеня не роптал, не бунтовал, статус вполне устраивал - лишь бы халява не кончалась, жадность его граничила с безумной иде фикс". Олимовские пособия закрыл в банке, в мечтах видел себя почтенным рантье, а пока занимался откровенным вымогательством у тех, кто позволял. Комментировал цинично: "Сел я к нему на "корзину", но, ведь я же ему подсказал кое-что, пусть кормит..." Знал все бесплатные раздачи харчей в Гуш-Дане, но оставался всегда голодным. Пытаясь разжалобить собеседника, вдохновенно пудрил мозги басней о якобы похищенных у него 10.000 (!) долларов - так хотелось сочувствия и угощения.
Беспредельное скопидомство доходило до непотребства. Всячески оттягивая счастливый момент расплаты за арендуемое койко-место, Сеня приходил домой заполночь, но бдительный и не менее жадный Моше не открывал ему крючок, приспособленный кроме замка для необязательных жильцов. И не пускал, бывало, сонного Сеню до тех пор, пока тот не просовывал под дверь необходимый "пропуск" - 50 шекелей. "Коса на камень" - кто кого перехитрит. Многоопытный Моше, как правило, выигрывал.
Да и харчи у пацанов подворовывал Сеня, но настолько мастерски, что ни разу не попался. Махнули рукой ребята как на неизменное зло, присущее общаге. Ограничивались угрозами наказать "крысу", да попробуй поймай ее, паскуду. Игаль же держал Сеню в "черном теле", возникать не давал, периодически напоминая: "Овца, забыл, как пахнут носки у хозяина, кто тебя ... и кормит!" Так они и жили, причем, необычным симбиозом были довольны оба.
* * *
А тут поселился у нас один мужичонка лет 40-45 по имени Хаим. Невысокий, поджарый, с седой бородкой. Глаза умнющие, повидавшие, чувствуется, немало, нравом тихий. Молчал все больше, но всегда отменно любезен со всеми и не жаден: если ел, пытался угостить, шел в магазин - спрашивал, кому что купить, может. Сеня почуял "лоха" и попытался плотно сесть "на хвост", в смысле, подкормиться на халяву.
Гуманист Хаим отнесся к обжоре вполне благодушно, но, когда немытый Сеня постоянно стоит над душой во время приема пищи и смотрит взглядом некормленной гиены - у кого кусок в глотку полезет? Надоело Хаиму и указал он наглецу его "стойло". Сеня пожаловался Игалю, а сенин кормилец захотел подмять под себя кавалерийским наскоком неприметного мужичка и вот он - повод. Здоровенный, разожравшийся хамлюга Игаль схватил с кухонного стола "справедляк" (большой нож для разделки мяса) и, помахивая перед собой грозным оружием, "наехал" с дежурными матами на спокойного Хаима. Тот побледнел и (откуда прыть?) с прыжка завалил страшным ударом ногой по паху пылкого агрессора. Игаль, визгливо подвывая, корчился от боли на полу, а Хаим нагнулся и что-то гневно прошептал ему на ухо.
Три дня Игаль не появлялся на общей кухне. Шумок пошел по общаге. Ребята сгорали от любопытства, Сеня же недоуменно-растерянно молчал: развенчание "хозяина" отравило его существование. К кому же прибиться, чтобы паразитировать дальше? Тоска потерявшегося шакала-одиночки!
В один из вечеров пацаны устроили пивопитие в большой комнате, благо, Моше ушел в театр по бесплатному абонементу, балабайтского прессинг-контроля не было. Под парами решили сделать разборняк, ибо от неведения муки любознательных стали невыносимыми. А тут с работы как раз Хаим возвратился, его, естественно, пригласили на любимое всеми пивко.
- Сейчас, ребята, душ приму, в магазин сбегаю и присоединюсь, лады? - с удовольствием откликнулся скромняга.
- Конечно, ждем, Хаим! - раздался полупьяный, нестройный хор.
Через полчаса вошел Хаим с большими пакетами в руках. Накупил рубаха-мужик деликатесов, аж неудобно стало, да и ящик, считай, "Гольдстара" приволок. Начали по-новой с прибауточками и смех...ечками. Длинный, по-казачьи дотошный, ростовчанин Мишка не выдержал и спросил напрямую:
- Хаим, чем ты нашего красавчика кроме п...лей успокоил, что он носа не кажет?
Хаим залпом выпил стакан забористого холодного "Гольдстара", смачно пожевал сочную маслину и, закурив неизменный "Ноблесс", равнодушным тоном произнес:
- Ребята, я на Святой земле и не хочу о всякой мрази говорить, чувствую себя сейчас среди евреев, как в родной семье, к меня на душе легко и спокойно. Не ломайте кайф, лады?
Но все упорно наезжали, интрига обламывала эйфорию и настрой. Хаим не то чтобы поддался, а просто посмотрел на аудиторию, как высококлассный профессионал-психиатр на пациентов дурдома и, мягко улыбнувшись, поведал:
- Ребятки, я восемь лет отсидел по политической... Такого насмотрелся - врагу не пожелаю и эту сучью масть сходу теперь вычисляю. По понятиям, ваш Игаль - фуфлыжник, а понтуется под козырного, если непонятно. А сказал я ему: "забыл, козел, как в чужих руках обсирался!" За предъяву отвечаю, а ему хватит, поверьте, шелковый станет. Ребятки, вы уже взрослые, не будьте дураками, смолоду надо в людях разбираться и на место ставить сразу. Все, забыли, - и потянулся за пивком.
Пацаны поначалу не "въехали", а потом намек дошел и дико, дружно заржали. Хаим же утвердился непререкаемым авторитетом, хотя, честно говоря, оно ему "до лампочки" было.
А через несколько дней нас посетили два экзальтированных, но показательно вежливых мордоворота с золотозубыми усмешечками и с неизменным "вечным" "Ориентом" на могучих татуированных руках. Справились о землячке Игале и Мишка показал его комнатку, напомнив, что жилец спит перед работой.
- Ничего, разбудим, ему понравится, - ехидно-зловеще и в унисон ухмыльнулись парни, направившись в "светелку".
Час рокового молчания, прерываемого приглушенным болезненным покряхтыванием и сдавленными стонами, затем они вышли из комнаты вместе с белым, как мел, Игалем и молча покинули наш приют. По прошествии двух суток поникший, враз потерявший "светский" лоск герой появился в общаге. Не говоря никому ни слова, собрал чемодан и, не попрощавшись, ушел. Больше мы его не видели, а Сенечка осиротел и забегал бездомной собачкой, жалобно скулящей в поисках хозяина.
Мудрый Хаим пояснил обстановку:
- Видимо так: кто на "зоне" задолжал, того в любом месте отыщут. Наверно, будет долг отрабатывать, иначе уроют. Не наше это дело, ребятки, живите своей жизнью и о Б-ге всегда помните. "Б-г не фрайер, правду видит", пословица такая есть, пусть она с вами до конца будет...
* * *
Прошло несколько лет. Встретился мне как-то длинный Мишка и рассказал, что Хаим женился, сынок у него и девочка уже, живет в Бней-Браке. Сеня с проклятьями уехал в Биробиджан, здесь дурить некого и, вообще, не оценили в Израиле такого парня. Увез, говорят, 7000 долларов, так что не пропадет в тайге. Игаля Мишка лично видел на Алленби. Пропала отработанная выправка, надменности, как ни бывало, "шика" тоже... Остались лишь лупатые, наглые глаза, почему-то откровенно подведенные...
|
