Анатолий Сухих ©
Чему равно «пи»?
А чего там, главное - взрыватель
День пахнет порохом, день твой – он в дыме,
И безнадежно свистя на свирели,
С лета все снятся то дули, то дыни,
Тают в апрелях твои акварели,
Не принимая на веру, ей-богу,
Темных инстинктов, семьи институты,
Встала, как циркуль, на острую ногу,
И провела роковую черту ты.
Не дилетантом, но вором в законе,
Буду представлен пред чистые очи,
В стойле Пегаса татарские кони
Очень надежно укрыты до ночи,
Рифма ударит не точно, но рядом -
Полифонически (слышишь? – Прокофьев!)
Страсти шарахнут шрапнельным зарядом,
Жертву отыщут осколки в окопе…
Завтра ты влипнешь в любовь до упора
(все было пресно, лишь музыка – с перцем)
Это опасно – складировать порох
В пору пожаров на уровень сердца…
Я же, не взяв проездного билета,
Скрипну засовом у стойла Пегаса,
И как Дега, заболею балетом,
И заменю колера, как Пикассо
Только в полях голубых незабудок
Будет молчать, улыбаясь однако,
Странный кумир – удивительный Будда,
Будет беречь вопросительность знака…
Потянуло на лирику
Кафе «Вечерний Кандибобер». Сидел. Разглядывал блондинок.
И угождал своей утробе под звуки дивной сонатины…
Вино лилось легко и пьяно… Хотелось жить… Дышалось ровно…
Играл дуэт на фортепьянах… И месяц, из созвездья Овна,
Взошел, и вышел из восторга в надежду, и вошел в обычай…
И с желтоглазого востока, трамвай пантографы набычил…
И все о-кей, и все в ажуре, за тонким флёром ясно вижу –
Нежна мелодия в мажоре… Маэстро! – на полтона ниже…
Светло, восторженно, влюблено, чуть резонируя над болью,
Чтоб до последнего мюона вибрировало биополе…
Чтоб героиня этой драмы, забыв про стыд, где страх развенчан,
Была б гвоздем любой программы и гениальнейшей из женщин…
Чтоб как восьмое чудо света, как символ, как шестое чувство,
Была вопросом и ответом, и той субстанцией искусства,
Что предоставит право выбора – одна из двух, я выбрал обе…
Давали сонатину Вебера в кафе «Вечерний Кандибобер»…
И благостно, и вдохновенно, и безыскусно, и прости нам,
За миг коленопреклоненный под звуки дивной сонатины…
В раскаянье и в прегрешенье – антагонизм к добру и злобе –
Вот тривиальное решенье в кафе «Вечерний Кандибобер»…
Две прямые
Я строки бросаю: точны и тихи,
Летят, шелестя опереньем.
Ты спросишь, зачем сочиняют стихи?
Послушай, не стой под мишенью.
Ночь свинцовая густая грезит запахом озона,
Грохот грома гулко гаснет, раскололся мрак телами.
Ослепительно блистая, кавалькада амазонок
Эластично-элегантна, но придумана не нами...
Усталого детства последнее лето
Так ярко и звонко мелькнуло - забыли
Все свойства и средства - ни звука, ни цвета,
И где амазонка на белой кобыле?
Как камень на шею - долги и грехи,
Шлифую изящнее форму.
Ты спросишь, зачем сочиняют стихи,
А я в них бросаюсь как в омут.
Похищение прощу ли, обещаний тощину ли?
Щедрость трещины ли или очищение обрящем?
Ощетиненным прищуром ухищренно ущипнули,
Изощренно поощрили - восхищеньем настоящим.
И хищностью щетки топорщатся щеки,
Все чаще щекочут - еще и еще бы...
И щупальца Щ укрощают защелки,
Защита трещит, и трепещут трущобы.
Как эквилибрист, громоздясь на верхи
Нелепой непрочной постройки...
Ты спросишь, зачем сочиняют стихи,
А мне не сорваться бы только.
Перед строем совершил ли ритуал подъема флага,
Экзальтация для виду - утонченней экзекуций.
Белизну следы покрыли - будь то снег или бумага -
Две прямые по Евклиду только раз пересекутся.
Эмоции мелочь сквозь стих-резонатор
Горошинкой рифм прокачу многократно
К экстазу - как тело... Разрывом гранаты
Экзему под грим не убрать, не упрятать.
И если дела безнадежно плохи
(Бездарна судьба в декабре нам),
Ты спросишь, зачем сочиняют стихи,
А мне они хуже гангрены...
Приговор бесповоротен ни амнистии, ни срока,
Я стою у эшафота в ожидании оваций.
Как решиться, топором-то, по написанным, по строкам,
Даже если кто-то в чем-то начинает сомневаться?
Как уши от жара свернулась бумага,
Клеймить, увлекаясь, источник волнений,
Причину пожара - фразера и мага...
А я и не каюсь, спокоен вполне я.
А впрочем, довольно молоть чепухи,
И так весь как рана сквозная.
Ты спросишь, зачем сочиняют стихи...
Родная, я правда не знаю!
|
