У Ахмеда пять братьев и три сестры. Как-то старшая сестра Джигермила язвительно заметила, что ему уже шестнадцать, что пора искать работу, приносить в дом деньги и вообще не путаться под ногами, а самое главное, — быть достойным отца и самого старшего брата Халеда.
Отца Ахмед видит редко: тот встает каждое утро в четыре, чтобы пройти утомительную проверку на армейском пропускном пункте и быть на работе к семи. Возвращается он домой ближе к полуночи. Разрешение на работу у евреев имеют не все в их деревне. Ахмед знает, как проходят проверку для пересечения израильской территории — несколько раз отец брал его с собой и Ахмед видел всю процедуру. Перед блокпостом — длинная очередь старых микроавтобусов и машин — все терпеливо ждут, когда проверят документы. Темно, прохладно, хрипло лают растревоженные собаки. Под фонарем у шлагбаума — сонные и сердитые израильские солдаты. Они как бы специально медлят, несколько раз переспрашивают, хотя каждое утро видят одни и те же лица. Высокий солдат по имени Юда — самый злой. Он кричит, виртуозно ругаясь арабским матом, вспыхивает по любому пустяку и всегда требует полного досмотра микроавтобуса. Отец Ахмеда работает маляром, и приходится выгружать на землю лестницу, ведра с подсохшей краской, мешки с гипсом, ящик с инструментами. Отец не спорит. Он с громким сопением начинает разгружать полузабитый автобус, искоса поглядывая на солдата. Ахмед торопливо помогает. Юда смотрит на груду сваленного на земле не более минуты, мельком заглядывает в автобус, ставит отметку в пропуске и, отворачиваясь, уходит к следующей машине, бросив короткое: «Проезжай!». Теперь надо вновь все это загрузить обратно. Наконец, шлагбаум поднимается и можно ехать. Шоссе еще пустое, движения почти нет. Рассвет легким пасмурным отсветом уже прояснил горизонт и медленно заливает розоватой пеной соседние холмы.
Они проезжают мимо богатого еврейского поселка, и Ахмед видит новенькие красивые дома, ухоженные сады вокруг них. Отец сплевывает и злобно сквозь зубы произносит:
— Это все мы строим нашими руками, а евреи владеют. Ну, ничего, скоро им всем поотрезаем головы, и все это будет нашим!
Ахмед не знает, что ответить, и молчит, боясь сердить отца. Очень хочется есть. Ахмед открывает «бардачок» и начинает рыться в поисках съестного. Найдя кусок подсохшей пресной лепешки — питы, он начинает торопливо жевать ее. Сорок минут пути проходят быстро, вот крутой съезд с шоссе — и они подъезжают к стройке. Там уже стоят сантехник Халиль из соседней деревни, рабочие, приехавшие вместе с ним и еврей-подрядчик Амраам. Они громко переругиваются по поводу не вовремя выполненной вчерашней работы. Ахмед не слушает, о чем спор. Он разгружает машину, тащит лестницу и ящик на второй этаж строящейся виллы и начинает работать. Отец сидит на корточках и курит, щурясь на утреннее солнце...
* * *
Беда пришла в дом неожиданно: когда вилла была достроена всех уволили.
В тот день Ахмед был с отцом и видел из машины, как тот горячо упрашивал еврея-подрядчика Амраама, но круглолицый Амраам только крутил отрицательно головой и презрительно отмахивался рукой. В конце разговора отец крикнул что-то подрядчику, плюнул под ноги и ушел, ругаясь на ходу. Амраам пронзительно закричал, грозя кулаком.
— Эта еврейская собака теперь будет набирать рабочих из Румынии! Всё, мы сдохнем с голоду! — коротко бросил отец Ахмеду, залезая в микроавтобус...
Это был тяжелый удар. Потянулись тоскливые дни ожидания. Теперь каждое утро отец уходил к блокпосту в надежде наняться на работу к другому подрядчику, но ничего не удавалось из-за ужесточения режима.
Однажды Ахмед слышал, как старший брат Халед гневно выговаривал отцу:
— Хватит гнуть спины на этих свиней! Надо бороться и отвоевывать то, что принадлежит нам, так завещал нам святой пророк Моххамед! Организация поможет своим воинам, с голоду не умрем. Аллах с нами!
Отец качал головой, цокал языком, вздыхал и поддакивал, нервно сжимая зубами сигарету...
Халеда арестовали через месяц во время облавы. Мать и сестры выли, отец осунулся совсем и уже почти не ходил по утрам на блокпост. Теперь они ждали разрешения на свидание с Халедом в тюрьме «Абу-Кабир».
Ахмед с другими мальчишками собирал траву для коз в придорожных канавах, мыл стекла еврейских машин на ближайшем перекрестке. Его приятель Асад — нагловатый подросток с уже обозначившимся юношеским пушком над верхней губой и необычными синими глазами вслух мечтал о хорошей жизни:
— Хочу стать богатым, иметь дом, двух или трех жен и ездить на «Хонде». Тебе нравится «Хонда», Ахмед? — спрашивал он, покуривая вонючую травку и блаженно улыбаясь.
Ахмед морщился: он не любил запах анаши и бесполезные разговоры о богатстве. Ему хотелось лишь одного — вдоволь поесть и выспаться. В его голове рисовалась одна и та же картина: вот он расстилает мягкий ковер в тени деревьев, которые окружают эти красивые и чужие еврейские дома, на ковре — блюда с хумусом, зеленью, овощами, жареным мясом, посредине пахучей горкой возвышаются горячие питы. Он ест, ест жадно и долго, растягивая наслаждение вкусной, сытной пищей и это есть самое счастье. Потом он ложится на ковер и засыпает под тихое шуршание листвы...
* * *
— Халеда не выпустят, ему дали семь лет за участие в организации, — отец остановился в дверном проеме. — Проклятые еврейские свиньи, они поплатятся за это!
Мать заголосила:
— Только не иди в организацию, пропадем мы без тебя! Не ходи, умоляю тебя!
— Молчи, глупая, есть детям тоже надо! Организация должна за Халеда, деньги-то у них есть, я знаю! — резко оборвал ее отец...
Вскоре в доме появились деньги. Стали по вечерам приходить незнакомые люди, подолгу засиживаясь с отцом за столом и разговаривая на непонятные для Ахмеда темы борьбы за свободу. Отец совсем перестал ходить на блокпост. Он стал отращивать бороду, завел четки и стал похож на муллу Тага из соседней мечети. Все было вполне благополучно, если не считать почти каждый вечер беспричинный плач матери в дальнем углу и громкие вздохи Джигермилы.
Через неделю после окончания Рамадана у них в доме собрались несколько человек из организации. Они долго сидели за столом, не спеша рассуждали об истинной вере, борьбе, трудностях народа. Мать и сестры, как тени быстро приносили угощения и тотчас уходили, не поднимая глаз. После того, как гости ушли, отец позвал Ахмеда.
— Ахмед, — сказал он, положив руку на плечо сына, — я знаю, ты гордишься своим старшим братом Халедом, который страдает в темнице за святое дело борьбы с этими неверными. Придет час и мы освободим палестинскую землю до самого моря от еврейских псов и их кровью смоем их же следы. Пророк Моххамед завещал нам это, и мы с честью будем бороться за свободу. Ахмед, ты и все сыны Аллаха достойны настоящей жизни в раю, но не всем выпадает честь попасть в когорту святых воинов Ислама. В раю тебя ждет семьдесят две девственницы, дворцы и фонтаны с чистой водой, прохлада и вечное блаженство. Лишь один шаг отделяет каждого настоящего мужчину от рая — это шаг самопожертвования ради Аллаха и веры в него. Я думаю, ты готов выполнить святой долг — так считает организация, да поможет им Аллах!
Отец немного помолчал и добавил:
— Ты всегда помогал мне, и я всегда гордился тобой, сынок... И Джигермиле замуж пора выходить... Ладно, иди спать, потом договорим...
* * *
Утром отец велел Ахмеду одеться «поприличнее» и повел его в соседнюю деревню. За мечетью Ахмед увидел большой двухэтажный дом и рядом с ним вооруженных автоматами людей с повязками на лбу, на которых были изречения из Корана. Они остановили отца и Ахмеда, приказав подождать во дворе. Прошло полчаса, из дома к ним вышел незнакомый человек с окладистой черной бородой и сердитыми глубоко посаженными глазами.
— Юсуф, — обратился он к отцу, — это и есть твой сын Ахмед? Каков воин! Заходите в дом, будет важный разговор...
Потом Ахмед вспоминал лишь то, что хозяин дома долго и гневно говорил о необходимости святой войны против заклятых врагов — евреев, что только вот такие подрастающие сыны Аллаха, как Халед, его отец Юсуф и вот теперь Ахмед (плавный и широкий жест рукой в его сторону) могут противостоять захвату их палестинской земли. В конце речи Ибрагим — так звали этого человека — подозвал Ахмеда к столу и протянул ему бумагу.
— Это посвящение, — пояснил он, — отныне тебе разрешено посещать занятия истинных правоверных и готовиться к исполнению наивысшей цели — самопожертвования во имя веры, во имя нашей победы. Твоя подпись... — он протянул авторучку.
Ахмед разволновался, не зная что делать. До этого он почти не слушал Ибрагима и вообще плохо понимал зачем они здесь. Лишь глухое предчувствие всей серьезности происходящего заставляло сильно колотиться сердце. Совершенно автоматически он взял протянутую авторучку, в замешательстве обернулся к отцу. Тот кивнул головой.
«Ахмед» — старательно вывел он свое имя на посвящении.
Ибрагим торжественно обнял его...
Дома его ждал праздничный ужин, на который были приглашены вся родня и друзья. Даже Асад, разговаривавший с Ахмедом до этого насмешливо и снисходительно, теперь сидел необычно тихо, с уважением поглядывая на него. В конце ужина люди из организации еще раз поздравили Ахмеда и подарили ему дорогую вещь — наргилу (кальян). Асад не удержался, в восхищении зацокал языком:
— Ялла, Ахмед, ты теперь настоящий мужчина, можешь курить гашиш!..
Ахмед очень устал и, когда гости ушли, с наслаждением повалился на свой матрац и мгновенно уснул...
* * *
Раннее утро, неизменная молитва начинающегося дня. При поклоне Ахмед видит перед собой темные пятки Мустафы — одного из их группы «воинов Ислама». Мулла Тага, специально пришедший сюда, рокочет басом и нажимает на последнее слово каждой святой строчки. Ахмед еще в полудреме. В поклоне он повторяет слова, а мысли его беспорядочно блуждают, путаясь с только что увиденными сновидениями. Уже хочется есть, и самое приятное при этом предвкушение — еды им дают много и сытно.
Вчера Ахмеду дали потянуть немного сероватого дыма гашиша, но кроме тошноты и сильного головокружения он ничего не почувствовал. Мустафа смеется. Он успокаивает, что это ничего, что потом, после нескольких затяжек, душа уже сможет отделяться от тела и летать в поднебесье и можно на короткое мгновение увидеть тот краешек рая, о котором ему говорил отец, и о котором пространно бормотал на утренней молитве Тага.
Специальные занятия проводит сам Ибрагим. Он рассказывает историю Палестины и с отвращением говорит об осквернении святой земли евреями. Его речь четкая и ясная, взвешенно каждое слово. Он говорит о методах борьбы и способах исполнения джихада. Цитаты из Корана в его устах приобретают живость и практическое воплощение:
— Мы — народ Палестины — никогда не были трусами, как эти еврейские псы, которые даже из танков боятся вылезти. Мы голыми руками сможем победить только потому, что наше дело святое и правое. Это наша земля, и мы ее отвоюем у неверных. Вы должны не задумываясь исполнить свой святой долг самопожертвования — только так можно уничтожить проклятых оккупантов-евреев! Помните, каждый из вас — святой, каждый из вас — освободитель, каждый из вас — бомба! Да храни вас Аллах!
Ахмед наливается гордостью. Он — освободитель, ему действительно выпала великая честь. И неважно, что будет смерть — смерти боятся только неверные, грязные души которых не попадают к Аллаху. Незнакомое чувство восхищения, появление цели в жизни буквально распирает его душу. Он легко прикасается к повязке на лбу, где путь к Аллаху отмечен Кораном. Его путь...
* * *
Пояс из брезента тяжелый и состоит из нескольких секций. От последней тянется провод к кнопке, которую потом надо закрепить с внутренней стороны кармана. Кнопка закрыта предохранительным колпачком. Ахмед рассматривает «снаряжение Аллаха» с любопытством и благоговением. Страх и восторг заставляет сердце сильно колотиться, будто он выпил несколько чашек крепкого кофе с хелем. Он понимает: ему, наконец, выпала большая честь получить билет в рай, где ждут семьдесят две девственницы, дворец с чистой водой, прохлада и много-много еды. На одном из занятий Ахмед хотел спросить у Ибрагима, будет ли там мягкий ковер и тень от деревьев, но не решился. От возбуждения не хочется спать, он бессвязно мечтает, волнуется перед завтрашним днем, но усталость в какое-то мгновение одним рывком увлекает его в черную бездну сна. Он крепко спит и не слышит как в дальней комнате вполголоса причитает мать, раскачиваясь из стороны в сторону:
— Юсуф, спаси нашего сыночка Ахмеда! Зачем ты втянул его в организацию, тебе мало Халеда? Юсуф, пощади Ахмеда, он же совсем еще ребенок! Он такой послушный, ласковый, зачем ты его обрекаешь на смерть?
— Ты что, не понимаешь, что мы не выживем? Евреи закрыли свою территорию, работы совсем нет. Как жить, на что? А дети, а Джигермила? Ее надо выдавать замуж, а за какие деньги? Организация обещает целых двадцать тысяч за выполнение задания и еще будет помогать. Ты думаешь, у меня не болит душа за Ахмеда? Нет выхода...
Утро наступает внезапно. Отец будит Ахмеда, помогает одеть пояс, закрепить кнопку и еще раз напоминает, как надо действовать:
— Ты входишь в торговый центр, приближаешься к толпе этих собак и сбрасываешь колпачок, потом давишь кнопку. Не бойся, помни, на тебя смотрит весь народ, тебя ждет Аллах, а я и Халед — мы будем молиться за тебя, сынок.
Мать в углу трясется от рыданий. Джигермила спит.
Вот блокпост, опять тот же Юда с автоматом «Галиль» на плече. Он отчаянно зевает и с нескрываемым раздражением смотрит на очередь перед шлагбаумом. Они подъезжают к месту осмотра. Для пущей убедительности в микроавтобусе все те же лестница, гипс, ящик с инструментом и прочий строительный хлам.
— Что-то давно я тебя не видел, Юсуф, — необычно длинно обращается к отцу Юда, — работу, что ли, нашел? Ладно, проезжай, надоело на твое барахло смотреть...
Шлагбаум опускается за ними и отец шумно, с облегчением вздыхает...
Знакомая бегущая лента шоссе, чистые крыши мелькнувшего еврейского поселка. На горизонте вырастает большой город. У самого въезда в него отец сворачивает на обочину.
— Дальше пойдешь пешком, мне нельзя — остановят. Прощай, Ахмед!
Его голос дрогнул и Ахмеду вдруг показалось, что на глазах отвернувшегося отца мелькнули слезы. И Ахмед пошел.
* * *
Он впервые был в этом городе, да и вообще в городе. Была пятница — выходной для большинства евреев. Ахмед видел хорошо одетых людей, улыбающихся, сытых и довольных жизнью. Он видел ряды магазинов, забитых товарами, красивых девушек с белоснежными зубами, ярко одетую молодежь.
Он потерялся в этом потоке людей, на минуту забыв о цели своего появления здесь. Ему захотелось купить мороженое или сесть за столик кафе, выпить не спеша и с удовольствием чашку крепкого кофе, съесть кусочек красивого шоколадного торта, что под стеклом витрины, но, внезапно вспомнив, он очнулся от грез и, весь сжавшись внутри, стал приближаться к дверям торгового центра. Страх помутил сознание, стало трудно дышать. Он увидел охранника на входе, их взгляды встретились и тот понял. Как в замедленном фильме, Ахмед видел, как охранник тянется за пистолетом и что-то кричит окружающим. Ахмед глубоко вздохнул, сорвал колпачок и изо всех сил вдавил кнопку со страшным вскриком:
— Аллах всемогущ!!!
* * *
Через полчаса СМИ всех стран передали сообщение:
«Очередной террористический акт, исполненный фанатиком-смертником, был проведен организацией «ХАМАС» в одном из городов Израиля. Согласно предварительным данным семь человек убиты, десятки ранены. Намеченные на следующей неделе переговоры между главами израильского правительства и палестинской автономии сорваны. Весь мир осуждает этот бесчеловечный акт, направленный против гражданского населения...»
|
