Рушились судьбы, медленно деградируя, погибали люди, а бесстрастное и уютное "Поле чудес" принимало всех желающих, независимо от статуса и удачи в жизни.
Уважаемым человеком на фоне шпаны по обстоятельствам и алкашей по призванию был Лева Гутман-"майор". В прошлом "афганец", военный врач, 40-летний мужик, лысый, как Розенбаум, с могучими плечами, полуслепой и на костылях. Ногу "под корень" ему оторвало в Афгане, а слепнуть стал после контузии там же. Лева был резок в суждениях, не щадил неправых и мог, несмотря на костыли, накостылять по шее любому наглеющему подонку. О последствиях он не думал, давно в мыслях вычеркнув себя из "списка живых". Оттаивал Левка только с детьми, раздавал им мелочь и вытирал грязным платком обильные слезы из-под очков. Вот такие перепады настроений выводили его из транса и держали на плаву. Левка безбожно пил и божественно пел, чем и зарабатывал на пропитание и "Голду".
Просыпался майор с птичками и злыми кусачими еврейскими мухами. Кстати, о мухах. Проклятые создания в изобилии водились на полянке из-за близости шука, бороться с этой заразой было бесполезно. Мухи активно "помогали" маленькой царапине превратиться в гнойную язву. От язв спасались только листьями алоэ, произраставшего на краю бродяжьего "оазиса".
Просыпался майор и сразу же "леат-леат" ковылял через шук к месту "работы" на улицу Алленби. Его колоритная фигура запомнилась многим и невозмутимые прохожие хотя бы вскользь, но с ним здоровались. Левка начинал петь. Репертуар был военный, но по заказу мог исполнить что-нибудь лирическое и блатное тоже. В эти минуты он радовался, как ребенок, что доставил хоть маленькую радость людям. Побирушкой Левка себя не считал: взамен жертвуемых трудовых бабок он создавал настроение - законный обмен. В аккомпанементе певец не нуждался, отбивая такт по старому, подобранному где-то, алюминиевому тазику, вполне заменявшему оркестр. Скуповатые олимы, расчувствовавшись, кидали свои трудовые шекели, а немногие сабры действовали скорее рефлекторно - творили мицву в виде редких пятерок и десяток.
За 3-4 часа Левка набирал 100-120 шекелей, этого хватало на прокорм всей босяцкой братии. Надо сказать, что местные рэкетиры-наркошки не требовали у него "процент" - остатки совести позволяли быть относительно гуманными к инвалиду.
Солнышко набирало силу и светило ярче, а Левка, уставая, угасал. Часов в 11 он шабашил и отдавал деньги кому-нибудь из собратьев по среде обитания, являвшемуся к финалу выступления. Тот шел за харчами и подогревом, а кормилец медленно топал "домой" в редкий тенек на полянке.
Левка никогда в трезвом (увы, редком!) виде особо не распространялся о себе, но по отдельным пьяным откровениям ребята знали или догадывались об ударах судьбы, которые он мужественно перенес.
Мальчик из "хорошей еврейской семьи" в Ленинграде поступил в Военно-медицинскую академию и блестяще ее окончил. Далее: служба, майорский чин, "Афган", ранение, "дембель". Потом: сиротская пенсия, смерть родителей и женитьба по горячей любви на красавице-лимитчице с двумя пацанами от первого брака. Мальчишек он полюбил всем сердцем, как и их маму, ибо ни в чем не знал половинчатости. Левка их усыновил, дети же платили ему искренней сыновней привязанностью, всегда и во всем идеализируя отца, как героя войны. В 1988 году потихоньку увеличился исход евреев, предваряющий большую алию. Все поехали и Левка с семьей тоже. Особых препон ему как инвалиду и орденоносцу не чинили, и Гутманы очутились в желанном месте.
В Израиле жизнь пошла нормально и интересно. Способный Левка быстро освоил разговорный иврит, сыновья тоже. С женой было сложнее, ну никак она, русская, не могла принять чужую культуру и реалии. На этой почве развились немыслимые претензии и обычный в таких случаях невроз. Казалось бы, жизнь идет, как по маслу: 4-хкомнатный "Амидар" на севере страны, приличная пенсия у главы семьи, "пнимия" (интернат) для старшего сына и прекрасная школа для малыша.
Живи и радуйся, что ты с родными здесь, а не в разваленной голодной России, так нет, все "не слава Б-гу". Танечка дальше никайона не пошла и это страшно угнетало ее психику и самолюбие признанной красавицы.
Шло время. Жили небогато, но "не хуже людей" и Лева был счастлив, чувствуя себя истинным хозяином и добытчиком. Инвалидность не угнетала, огорчала лишь прогрессирующая слепота. А дальше... Опять же "как у людей", ничего нового. Танечка начала приходить с никайонов поздно вечером, пьяненькая, но довольная. Старый честный вояка, сам любивший иногда пропустить стаканчик, смотрел сквозь пальцы на "необходимость расслабиться после напряженной уборки". Легковерный дурень, он и в мыслях не держал, что красавица-жена "расслабляется" не только винцом и не совсем с подругой.
В один прекрасный день Таня явилась в полночь в сопровождении рослого усатого блондина. Тот прямо с порога заявил без пауз, речь, по-видимому была отрепетирована заранее:
- Лева, я люблю вашу жену, это у нас взаимно, мы давно встречаемся и решили жить вместе. В борьбе побеждает сильнейший! - аргументация в устах блондина звучала веско и убедительно.
Смаковать детали не стоит. Лева ушел в чем стоял, оставив жене, детям и потенциальному новому мужу "Амидар", нажитое и доверенность на пенсию. А сам запил "по-черному" и ... "Поле чудес", невидимым магнитом притягивающее всех обездоленных.
Такова израильская одиссея героя, но это не все. Как-то Левка вернулся с работы "на рогах" (небывалый случай!) и рассказал, что встретил бывшую соседку по северному городку, где проживал раньше. Соседка с нескрываемым злорадством поведала о разнузданном поведении нового мужа и разрухе в семье.
- Пьет, Таньку лупит, дите малое измордовал. Танька никайонит, покупает ему водку, чтобы не гавкал, он нажрется и дрыхнет. Заявлять в миштару боится: он же турист, депортируют на раз. А так: "хоть соломенный, да муж". Проклинает себя и мечтает о твоем, Левчик, возвращении. Высохла вся баба, а уж какая красавица была.
Левка бился в истерике:
- Завалю козла, урою на хрен! Пацанов жалко, не могу, а ей, суке, так и надо!
|
