Авраам Халфи (1906-1980) родился в России, русский язык был его родным языком. Его любимым поэтом был Сергей Есенин, строчку которого "Все пройдет, как с белых яблонь дым" он приводит (по-русски) в качестве эпиграфа к одному из своих сборников. Русское лирическое и стилистическое начало отчетливо слышно во многих его стихах.
Несмотря на то, что он был нашим современником, о личности и творчестве Авраама Халфи известно сравнительно немного. Даже в Израиле. Прежде всего потому, что он сам всячески уклонялся от света прожекторов: "Я уменьшаю себя до невозможно малой точки, чтобы никому не помешать".
Человеком, который открыл это имя и привел его поэзию в музыку, стал замечательный певец Арик Айнштейн. Его родители (отец - актер Яаков Айнштейн) и одинокий неприкаянный чудаковатый актер и поэт Халфи, так похожий на одного из своих персонажей – Акакия Акакиевича Башмачкина, были друзьями.
В середине 70-х Йони Рехтер сочинил мелодию, Арик Айнштейн вместе с молодыми тогда певицами Корин Алаль и Юдит Равиц записал песню, давно ставшую классикой – "Атур мицхех" ("Твой лоб увенчан"), а за ней - ряд других. После этого композиторы стали обращаться к стихам Халфи гораздо чаще. Последняя песня, "Ламут" ("Умереть") в новом, только что вышедшем в свет альбоме Йони Рехтера "Од сипур" ("Еще история"), тоже написана на стихи Авраама Халфи.
Человек с открытым сердцем, Авраам Халфи, мгновенно откликался на происходящее вокруг. Для него не было чужого горя, он не столько переживал, сколько сопереживал. Из этих эмоций рождались трагические стихи. Халфи-лирик доступен для восприятия, и в то же время его взор вознесен горним высям, а слог полон неизведанных глубин. Бытовые зарисовки философски осмыслены. С творчеством поэта знакомы в англоязычных странах. Очень хочу, чтобы его стихи в моем переводе полюбили бы русские ценители поэзии.
Атур мицхех (Твой лоб увенчан).
Муз. Йони Рехтер, исп. Арик Айнштейн, Корин Алаль, Юдит Равиц
Твой лоб увенчан златом ночей
(Не помню, слагали стихи ли о том).
Твой лоб озарен блеском очей
(Не помню, слагали ль напевы о том).
Ах, кому суждена ты, судьба того – песнь.
Легки и прозрачны одежды твои,
Ты в них облекаешься в сумраке ночи.
Не брат я тебе, не отшельник-монах,
Не молюсь пред иконой заветной святой,
Не рыдаю в томительно жарких снах –
Мне мил твой облик живой.
Ты так любишь молчать и грустить, взор потупив,
Тихо песням о близком далеком внимать.
Я ж, безмолвен и трепета полон, в минуту
Растворюсь пред тобой, позабыв все опять.
В чертоге твоем душа пленена,
Обольщенья вкусив, от меня улетает
В тот миг, что возникла меж нами стена.
Мой сон расстилаю ковром пред тобою.
Поспеши же, любимая, легкой стопою,
Облекись в одеянья вечерней порою.
Скоро сойду я в твои покои.
И лоб твой, увенчанный златом ночей,
К моим льнет устам, словно рифма к стихам.
Как хмельной, до рассветных лучей все шепчу горячей:
Твой лоб увенчан златом ночей.
-Эта песня признана лучшей израильской песней за последние 20 лет, в ее честь посажено дерево в "Саду израильской песни", совсем недавно радиослушатели выбрали ее лучшей песней о любви за те же 20 лет.
"Цаар лах" ("Ты грустишь").
Муз. Йони Рехтер, исп. Арик Айнштейн, Юдит Равиц
Ты грустишь, и грустен я, об этом поведали взоры.
Жду, подруга, на исходе дня, тебя в ресторане у моря.
Давай поболтаем о том и о сем: погода, здоровье, цветочки.
Но прежде с Адама и Евы начнем, от них перейдем к ангелочкам.
Про ангелов скучно тебе – не беда. К Адаму и Еве вернемся тогда.
"Ха-шикор" ("Опьяненный").
Муз. Ицхак Клептер, исп. Арик Айнштейн
Спадают с небес самоцветы звезд,
Нанижу, надену одну за другой,
И вот уже сумрак вплывает из грез,
Окутав своею полой.
А воздух наполнен неясной тоской,
Не видишь, не знаешь, куда ведет стезя,
И ты понапрасну стремишься домой,
Но обратно вернуться нельзя.
И жизнь твоя чародейства сильней,
И надежда тебя обольщает порой.
Утолишь ли жажду до конца своих дней,
О ты, опьяненный, хмельной?
"Йона ба-халони" ("О голубке за моим окном").
Муз. Йони Рехтер, исп. Арик Айнштейн
Голубка у окна Венцом увенчан король,
По-голубиному нежна. Держава в его руках,
Свет за моим окном Но малых детей поражает боль,
Бывает не виден порой. На улицу гонит их страх.
Было вчера первым днем, Видать, в поднебесье рай,
Нынче второй. Красота в небесах, видать.
Не глумись над тем, кто убог, А ну-ка, сойди, небеса, в наш край,
Черен он или бел как снег. С детьми тут, внизу, присядь!
И в бессильном есть Бог, Кто это возле меня?
И бедняк – человек. Не узнаю никого.
Неужто до смерти жить буду, кляня? Кого?
Из сборника «В тени всякого места»
С пригоршней неба в руке
Свою жизнь прожил бы я,
Пешком без труда пересек бы моря
С пригоршней неба в руке.
Два стихотворения из сборника
«Против звезд и праха»
1.
Без человека ночь тяжка,
С людьми нерадостно и днем.
Восходит звездная река
И тает меркнущим огнем.
Стал город бездною без дна,
Во мраке бродит тень тоски.
С людьми так тяжко среди дня;
Ночь отпускает им грехи.
2.
Он сходит он с небес по утрам на рассвете
И садится возле дома на порог.
Дайте ломоть хлеба да воды налейте,
Да оставьте в покое: он убогий Бог.
Ветерок подует, губ его коснется,
"Видно, человек ты", – на ухо шепнет.
Так он, ветер, тихо Богу признается:
"Пуст без человека, Боже, небосвод".
"Халом иквотеха" ("Мечтая вслед за Тобой").
Муз. Ицхак Клептер, исп. Арик Айнштейн
Искал я тебя, блуждая напрасно,
Искал я тебя – Ты сокрыт в облаках.
Нектар твоих уст вкусить жаждал я страстно,
И грезились райские кущи в мечтах.
Я знаю, от нас далеко Ты сокрылся,
А нам повелел в слепоте умирать.
Взлелеять наш мир, словно сад, Ты стремился,
И сверху цветов аромат обонять.
Но кто же Ты? Кто Ты есть?
Что Ты скрываешь?
Меняешь обличья, и несть им числа.
Откройся мне, я в Твоем царстве блуждаю,
Печальна здесь жизнь, коротка и мала.
Тебя полюблю, если мы не похожи,
И не прокляну, даже идолом будь.
Взгляни, как под солнцем страданье умножив,
Во мраке мучительный тянется путь.
И пусто пространство. Но окна раскрыты.
Увижу ль Тебя? – Тишина мне в ответ.
Искал я Тебя и в глуши позабытой,
Искал я Тебя среди счастья и бед.
"Адам ээмин" ("Человек поверил").
Муз. Шем-Тов Леви, исп. Арик Айнштейн
Поверил он тихому шепоту ночи,
Звезде посылает задумчивый взгляд.
И, дом покидая, увидеть хочет,
Как звезды с заоблачной выси слетят.
Сонным дыханьем ветер травы колышет,
Глядишь, ближе дальняя стала мечта.
Вознес благодарность он чуду, и слышит:
Моленье о мире пророчат уста.
Без страха он жаждет в стихе раствориться,
И крылья раскинул над ним небосвод.
Однако в душе человеку все мнится –
Как светлая смерть, звезда упадет.
И вот он поверил молчанию ночи,
Услышал, как пела небесная твердь.
И, дом покидая, видит воочью,
Что схожи, как сестры, звезда и смерть.
"Шир аль туки Йоси" ("Стихотворение про попугая Йоси").
Муз. Мики Габриэлов, исп. Арик Айнштейн
Куплю попугая, звать его Йоси.
Никто не слыхал, что ему я сказал:
Горьким вином
Из души моей гроздьев
Тоска о былом
Струится в бокал.
Ну так знай, птица Йоси,
Ты нежный ребенок,
И ждет тебя тихая смерть,
Только смерть.
И тогда я, с сердцем стесненным,
Стенам прошепчу: «Йоси нет, Йоси нет».
И вернется твой прах из клетки в отчизну,
Из белой из клетки в желто-пыльный удел.
Одинок, без подруги, не ведая жизни,
Чтоб такой, как ты, любить не посмел.
О нет, Йоси, нет, полюбить ты не можешь,
Такие, как ты, щебетать рождены
С поэтом, чье сердце гнев и ярость гложут;
Других же сердца холодны и грешны.
Такие, как ты, для них просто шалость,
Которой легко позабавить дитя.
Болтай, попугайчик,
Утешь меня малость.
Душа моя пуста.
***
Человек вешает свое вчера
На крюк застрявший
В глубинах духа.
Дальше.
Дальше.
"Ах, будь я скрипкой" ("Лю кинор ани")
Сжалюсь я, над кем-то сжалюсь я
А если скрипка я, пожалуй, скроюсь я
От струн, от струн моих.
Вот так им, так им, пора им развалиться!
Что за город, что за лица!
И все эти гололикие
В ярый полуденный свет
Мирной улыбочкой шлют привет.
А мира нет.
Таков и я
Птица жестококлювая.
Я так устал грехи свои считать.
Что, если скрипка я…
О, скрипкой быть…
"Ле нефилат ха-бен" ("На смерть сына")
Сперва был плач.
Но слезам пришлось окаменеть.
Запечатлела память одно и лишь одно,
И это – сына смерть.
Молчат, слова нейдут.
Толкуют о болячках. Разве кто здоров?
О том, о сем, о разном. Да в общем ни о чем.
Рот раскрывают. Не слышат слов.
И молчат.
Встают со стульев. И садятся вновь.
Встают. Надо сесть.
Осознают одно и лишь одно:
Его нет.
"Ба лайла нафлу ципорим мин ха-кен"
(" Той ночью упали птенцы из гнезда").
Муз. и исп. Шем-Тов Леви
Той ночью упали птенцы из гнезда.
Трепетали деревья ночью.
И великая жизнь обратилась в ничто,
Но до слез хочет жить.
Быть может, заглохли слова в поднебесье,
Быть может, у неба-то отроду не было слов.
Но лишь кто-то,
Как птенец, что упал из гнезда,
Мечтает услышать от неба слова.
А плакать отрадно, ведь есть еще слезы,
Рыдать отрадно – рыдания есть.
Вновь и вновь во мраке ночи мощный бушует шторм,
С силой бьет в сердцевину ветвей.
И вспоминают ветви, что больно их сердцам.
И кто-то, как птенец, что упал из гнезда,
Словно сломанная ветвь,
Не знает, кто он таков, кто же он, кто он.
Падет и он.
Перевод с иврита и литературная обработка-Марины Яновской
|
