Хозяин корабля Валерий Гладков оказался моим ровесником – тоже с сорок восьмого. С ним и с необычным экипажем, диктатором которого он себя представляет, я познакомился за вечер и целый день, проведенные на борту по его приглашению.
Валерию нравится избранный образ жизни морского бродяги, клошара европейских портов, и он не хочет от него отказываться вот уже десяток лет, несмотря на органическое отвращение к морю.
Экипаж в том составе, в котором я его застал, насчитывал пять человек: сам Гладков, семилетний сынишка Савва, сын Иван, которому 21 год, бодрая и спортивная не на свои пятьдесят Вера Николаевна и семнадцатилетняя Марина, которую Валерий зовет не иначе как «мелкая». Судя по его рассказам, численность и состав команды – величина не постоянная и меняется от рейса к рейсу. Основу «кадрового резерва» составляет семья. У него было четыре жены, от которых, как он говорит, в «общем зачете» шестеро детей. Впрочем, сейчас он опять холостяк.
Бригантина «Авось» давно стала записной туристической диковиной Ла-Рошели и еще нескольких портов Западной Европы, в которых она чаще всего бывает: французских и испанских. Именно на этих языках написаны объяснительные плакаты для праздной публики, что толчется у причала, привлеченная парусами, кириллицей, матрешками, красноармейскими погонами и прочей арбатской мишурой.
Плакат сообщает, что корпус бригантины «Авось» был поднят со дня Байкала в далекой Сибири, на его основе восстановлен корабль, который на железнодорожных платформах и по водным путям бывшего СССР был доставлен в Ленинград. Потом «Авось» стал первым частным морским транспортным средством, которое вышло из Советского Союза в плавание вокруг Европы. Это было на рубеже эпох. Замкнув круг, он по Дону, Волге и Волго-Балту вернулся не в Ленинград, а в Санкт-Петербург. Мимоходом поставил рекорд, для «Книги Гиннеса»: никто раньше полностью вокруг Европы не обходил.
- Остальные плавали из Балтики в Средиземное и Черное моря и обратно. Да и не могло быть иначе. Иностранцам запрещалось ходить по советским внутренним водам. А наши, как только вырывались за кордон, им на фиг эта Европа - сразу подавай кругосветку. Понятно, самая большая проблема была вырваться из Союза. Вообще-то мы хотели из Средиземного моря пойти во Вьетнам. Там у меня друг, который рассказывал, что во Вьетнаме за копейки можно построить хороший корабль. Но за проход по Суэцкому каналу потребовали две тысячи долларов. Тогда для меня эта сумма была космической. Мы развернулись на Босфор.
- А что «Гиннес»?
- Ответили чудно. Да, мол, вы действительно первый, кто сделал этот круг. Поскольку в лондонской книге нет раздела о походах вокруг Европы, мы включаем вас в базу данных, и в случае открытия такого раздела вы будете первым. Сижу и жду. Десять лет. Ну и бог с ними. Зато есть бумага! Чуть-что, какой-то полицейский в порту привяжется, там, не так стоим, я ему – вот, посмотри!
Кроме этой бумаги посмотреть дают еще и старый альбом с фотографиями об истории корабля и его походах. Сначала чернобелые, тронутые желтизной, потом цветные с блеклыми химическими колерами и, наконец, полноцветный «кодак».
После рекорда и возвращения в Питер «Авось» в девяносто третьем вновь ушел в Европу... и в Россию больше не возвращался. Его пристанище - маленькие порты типа Ла-Рошели, Сан-Себастьяна и еще менее заметных на карте яхтовых гаваней, известных богатым бонвиванам, проводящим досуг под собственными парусами. На их фоне Гладков и его команда просто бомжи. Здесь яхта – это предмет престижа, примерно как у нас в советские времена личная «Волга». По законам, которые ведомы только бомжам всего мира, у него нет проблем с деньгами, полицейскими разрешениями, визами и прочими вещами, которые встают порой непреодолимыми препятствиями
для «цивилизованного» путешественника.
Самым трудным бюрократическим испытанием было оформления первого выхода в девяносто первом из Ленинграда. «Унизительно», вспоминет Гладков. Сколько чиновников надо было пройти, чтобы разрешили. Бумаг штук сто переносил. Недавно жена Татьяна случайно обнаружила в своей записной книжке той поры среди прочих номер телефона некоего Владимира Владимировича Путина.
Корпус «Авось» подняли со дна Байкала в 1986 году. Потом три года работали. Для этого, важно заметил Гладков, пришлось изучить специальную судостроительную литературу, труды Жак-Ива Кусто.
- А зачем надо было восстанавливать корабль, поднятый со дна Байкала? Не проще бы построить новый?
Вместо ответа Валерий, увлекаясь и перескакивая с темы на тему, с эпохи на эпоху, рассказывает про жизнь, пересыпая речь прибаутками и образами на грани фола. То с шутовским эпатажем, то с залихватской хитрецой, унаследованной от предков-казаков, намешавших поди еще и чеченской крови. А то вдруг серьезно и даже с грустью.
- Собирался поступать в университет на психфак. Он тогда только-только открылся. Думал про себя, что сильно умный. Пришел, сдал четыре экзамена по четыре очка, но меня не приняли. А тогда это было так модно! Вся соседская шпана и все мои дружки туда рвались. В общем, попал я с этими баллами на философский. Учился полгода, сначала даже ходил на занятия. А потом за непосещаемость выгнали.
Мама у меня работала в торговле и сказала – иди в торговый институт. Я и пошел. Но перед этим - грузчиком в винный отдел. Там и жену себе первую нашел. Красавица такая! Брови дугой, губы малиновые... Учился на подготовительных курсах торгового института. Был бы сейчас директором магазина. Но уж больно не хотелось. Забрал документы и передал их в ЛИСИ – строительный. Сходу поступил, учился и закончил. Четверть века отработал на стройке и до последнего дня был доволен. Строил все что хочешь. И на БАМе тоже. А в последние шесть лет - на шабашке. Наконец решил, что хватит...
- К чему я все это? Ах да! Зачем было восстанавливать, а не заново. Объясняю. Идея должна созреть, проявиться. Можно было взять бревно и начать строить корабль. Но это могло ничем и не кончиться. А тут, на тебе. Я тогда промышлял подводным плаванием с аквалангом. Строго говоря – хобби, но оно приносило приличный доход, хотя день на день не приходился. Так вот, ищем по заказу машину (провалилась под лед весной – обычная халтура). Тыщу рублей мне за нее обещали. Не нашли. Тыща рублей плакала. Но увидели на дне «пароход». Нырнули, думали, может быть, клад какой найдем. Хоть на бутылку хватит. Ведь до этого нашел винтовку чудесную, ружье, веревки тридцать метров, ножик великолепный...
А там еще был клуб подводного спорта. Всем интересно, ребята активные. Заинтриговал. Они: давай поднимать! Все сделали, бочки подвели, подняли. Привезли домой – герои. Понимаешь, мы в этом захолустном городке – герои. Никто корабля не поднял, а мы подняли.
- Этот «пароход» - рыбак какой-то. Рыбница в своей прежней жизни. Совсем не парусник. Может, и были паруса, но сибирские – простыню подняли и вперед. Для парусника он узковат. Какого года? Да хрен его знает. Радиоактивный анализ не проводили. Всем здесь в Европе врем, что сто лет. Но думаю, пятьдесят-то есть. А красиво не соврать - историю не рассказать.
- Ничего на нем не было. Зато весь набор в порядке: киль, шпангоуты... Не знаю, почему затонул. Борт, конечно, подгнил, но не сильно. В Байкале очень чистая вода, и там медленно гниет. Некоторые умники заливали ее в аккумулятор. Остов лежал на сорока метрах, а там холодина жуткая.
- А «Авосем» назвали почему?
- Принцип жизни. Я устроил конкурс на название. Сразу автору – ящик шампанского. Никто не предложил ничего лучшего, чем первое, что мне пришло в голову: «Авось». Просто, мы так живем. Ничего уже не поделаешь.
- Не под впечатлением ленкомовского спектакля?
- Да нет, что вы все! Я назвал второй корабль, который строится, «Нинона». И тоже начали кричать, что это я для популярности. На самом деле все это ерунда. Нинона это моя первая жена. Чудесная женщина. Я ее пригласил, когда на воду спускали, и она бутылку о форштевень разбила. Мы развелись когда-то давно, ну что из этого? Она как была у нас в семье, так и осталась. Поэтому никакой ассоциации с Резановым тут нет. Зато хорошо получается – у него были «Юнона» и Авось», а у меня «Нинона» и «Авось». Хрен знает что лучше. Выпьем? Наливай, Иваныч!
- Это восстановленный корабль или все же придуманный? Есть некий праобраз или это чистая выдумка, фантазия?
- Ну... Весь абрис, вот эта вот часть... Мы дилетанты, не профессионалы. Никакого праобраза не было.
- Что, даже сначала не рисовал никакой проект?
- Еще как рисовал. У меня друг был... Мы потом поссорились, и я чувствую себя немножко виноватым. Очень захотел у меня поработать и пахал каждую субботу. Художник от бога. Говорю, Сережа, вот, значит, тебе проект. Рисуй. Какой хошь. Ты все равно в кораблях ничего не смыслишь. Он мне такого наворотил. Я пообрезал все что нетехнологично. Сказал, это не годится, а все остальное доводи. Потом еще раз...
На стенах «кают-компании» прибиты широкие потемневшие от времени доски с изображениями морских батальных сцен. Синоп, Чесма и Гангут – три великих сражения русского флота. Подпись художника: Анакин.
- Это его работа. Не знаю, хочет он со мной встретиться или нет. Я с удовольствием. Хотя, честно говоря, я на него в обиде. Но десять лет все же прошло. Всякое в жизни бывает. А он меня продал. Не то чтобы продал, но поддержал бунт.
- Как на «Потемкине»?
- Скорее как на пиратском корабле. Я стоял в Путгартене на Балтике. Вдруг идет прекрасная шхуна. И мужик на ней - красавец такой бородатый. Как я. Ошвартовались - и к нам. Ой, говорят, ребята, приходите вечером в гости. А мы только-только из России. Первый раз за границей. Дети голодные, сами голодные. Все, что увидели в этой Европе – впервые в жизни. Дух захватило. Ужинали с ними до полуночи... Шхуна оказалась историческая - с Нансеном, с «Фрамом» ходила к полюсу как корабль поддержки. Тот мужик купил ее за три миллиона марок. Возвращаюсь под впечатлением – а мой экипаж какой-то возбужденный. Перед этим нас выгнали из Стокгольма. Там у них подводная лодка советская где-то в шхерах лежала, они обиделись, и я попал под эту кампанию. Ну экипаж и забродил.
Были два умника: телевизионщик из Ленинграда и переводчик. Из нас ведь никто не говорил по-иностранному. Забродили потому что я не платил денег. А у меня было на тот момент наличности десять долларов. Зато я их кормил и поил. Переводчик начал выяснять, куда я собираюсь дальше идти. Если, мол, пойдете по шведским водам, то я не намерен сидеть в тюрьме за нарушение государственной границы. Начали требовать, чтобы я платил им зарплату, гарантировал возвращение домой. Что-то еще... И Сережа Анакин был с ними. Жалко. То, что старпом был с ними – это ерунда.
- Зачем же брать людей, с которыми неприятно плавать, или ненадежных?
- А ты можешь определить людей, с которыми будет приятно или неприятно? Если собираешься жить в своем замкнутом мире, то да, можно не брать. Сначала это были друзья. Но бывает и с улицы беру, и у меня люди убегали. В этом году один две недели отработал, задницу в горсть и ходу. В прошлом году один всего четыре дня отработал в Бильбао. Каждому человеку нужно доверять.
А недавно взял одного такого. Во, мужик оказался. Если не будешь проводить тестов, никогда не найдешь надежных людей. Если бы ты не знакомился с женщинами, наверное, никогда бы и не женился.
«С улицы», а точнее, из деревни попала на «Авось» скуластенькая и шустрая Марина, которая, судя по недвусмысленным репликам, «запала» на двадцатилетнего Петьку, второго гладковского сына, который женился на француженке и вальяжно живет в Бретани. До этого зарабатывала на жизнь веслами. Перевозила мужиков поселка Сясьстрой Ленинградской области на ялике через речку Сясь к магазину, до которого в объезд было невтерпеж. Сегодня она – матрос и помощник кока под покровительством старшего матроса и кока Веры Николаевны, бывшего торгового работника. Посмотришь, ну прямо мама с дочкой. А ведь познакомились здесь. Когда Гладков увозил Марину во Францию, деревенские бабы, читающие газеты о международном положении, стращали ее: мол, непременно продаст в публичный дом.
- А ради чего люди попадают к тебе на корабль? И Марина с Верой Николаевной, и те, что бунтовали, и те, которые убежали?
- Не знаю, кто ради чего. Который в этом году сбежал, наскитался по Европе и думал у меня заработать денег.
- И ты в состоянии платить такие деньги, чтобы человек заработал?
- Да, в состоянии. Не сказал бы что бешеные, но все же. Таким много и не надо. Но некоторые и для фана ходят...
Гладков обтекаемо или шутя парирует вопросы о том, откуда деньги на жизнь, содержание корабля, походы и зимние стоянки или хотя бы на бензин для допотопного микроавтобуса «Фольксваген», который не только бегает по европейским дорогам за бригантиной от порта к порту, но и совершает дальние рейсы в Петербург.
- А вы катаете здесь народ? Ведь за прогулки под парусом, да еще на таком корабле...
- В общем-то это не положено. Просто запрещено. У меня был старпом, который стал потом капитаном на «Св.Анне». Покатал людей и кончилось это печально. Персона нон-грата. На катание нужна лицензия. Когда матрешек продаю, я никому здесь не конкурент. А если начну катать – скандал. Не лезь со своим уставом в чужой монастырь. Приходят, просят покатать – пожалуйста. Сколько стоит? Нисколько. Я даже не подхожу. Девчонки, мол, разбирайтесь сами. В итоге все равно платят и даже больше, чем рассчитываем.
- Так на что жить-то?
- Да я одну матрешку продам...
- Ну и сколько она стоит?
- Щас узнаем.
О
н залился своим раскатистым разудалым хохотом, взглянув на причал, где Вера Николаевна с Мариной обеспечивали торговую точку. Французы и иностранные туристы с любопытством разглядывали калейдоскоп из матрешек, гжели, значков ДОСААФ, погон, кокард и акварельных картинок самой бригантины. Не смущаясь незнанием языка Вольтера, «девчонки» бойко сбывали товар.
- Пришли как-то в Марокко. Там деньги дирхамы, и очень все дешево, только вино дорогое. Они же мусульмане. На базаре шкатулки приглянулись расписные. Тогда старшая дочка со мной плавала (она только вчера здесь была, но уехала на поезде в Париж, а там на самолете – в Питер). Говорю, слушай, Лерка, продадим, бабок заработаем. Пол-корабля натолкал. Переплыли обратно на европейский берег. Там совершенно случайно оказались наши лицедеи, зашли в гости. Один говорит, давай я шкатулку продам. Садится на причале, шкатулку держит и объясняет испанцам: понимаешь, это карельская береза. Дремучий чукча гвоздем на морозе выковыривал этот узор. Те уши развесили, а он по-испански шурует. Понимаешь, минус шестьдесят, глубокая Сибирь. Рядом баба в шубе млеет. В общем, все это дело мы продали и потом очень хорошо обмыли. Или вот, шинель висит. В Питере у дома на помойке нашел. Положил в машину и привез сюда. Давно висит, теплая штука. Сейчас вот написал своим привезти генеральские погоны и хочу продать за тыщу франков.
- Может лучше маршальские?
Да им все равно все по фигу. Я две кокарды с фуражек на погоны прицепил, и пошло как лучший товар. В общем, жить можно! Ведь я же живу. Наша задача – поменьше поработать, побольше получить. Приходится выискивать варианты. Но мы-то уже опытные. Стараемся меньше платить или не платить вовсе. Паруса здешние яхтсмены отдают даром, хорошие дакроновые. Вообще, все дают, что им уже не надо. Выбираем, чиним. А покупать было бы очень дорого. Дарят смазку, продукты, краску.
А вот этот адмиралтейский якорь мы содрали с моста в Голландии. Он там, видите ли, для украшения висел. Ну там местная девка, наша, русская, собой загородила, а мы потихоньку отпилили. Тут он нужнее. А вообще наш главный принцип – делать свое дело, но не нарываться. Если где запрещают торговать, сразу уходим. Если нарушаем закон, то когда хватают за руку, не выделываемся. Мол, так получилось, больше не будем. Таможенникам нашим на лапу даем, когда везем из России товар.
По иронии судьбы всего в десятках метров от «Авось» обрела скромную стоянку шхуна «Каллипсо» того самого Жак-Ива Кусто, чьи книги штудировал Гладков, строя на берегу Байкала свою бригантину. Брошенная, опустившаяся, никому не интересная, как состарившаяся кинозвезда. На камбузе «Авось» есть кастрюли, сковородки, тарелки, которыми пользовался сам Кусто.
- Спер самолично с «Каллипсо». Мы зашли туда, посмотрели. Команды там никакой нет, и вид удручающий. Гибнет, ржавеет. В машинном отделении тоже полный развал. Подумал, зачем ему, покойничку, теперь кастрюли, ложки с вилками...
На следующее утро я участвовал в испытательном выходе в море. До этого «Авось» долго стояла в Ла-Рошели, а Валерий на «Фольксвагене» возил в Питер на ремонт дизельный движок, без которого бригантина ни из порта, ни в порт. Паруса - для морского простора, а не для портовых бассейнов и каналов. Движок от какого-то старого советского трактора запороли, а разве такой в Европе починишь?
Запуск мотора с оглушающим треском и клубами черного дыма встречен овацией. Не только командой, но и столпившимися зеваками. Девушка в голубой форме офицера портовой администрации («капитаннери») на служебном катере эскортировала бригантину вплоть до выхода из горловины между Цепной башней и башней Св.Николая. Дальше, за маяком Ришилье – синее море. Справа в дымке – длинная арка моста между материком и островом Ре, слева – едва заметная полоска острова Олерон, крупнейшей устричной плантации Франции. Прямо по курсу – торчащий из синевы пупок бетонного форта Бойар. Валерий – за штурвалом, остальные, включая шестилетнего Савву, ставят паруса, которые тут же наливаются упругим ветром.
- Если завтра будет такой же ветер, то нам повезет, - со знанием дела комментирует Гладков. - До Сан-Себастьяна быстро добежим. Идет здорово и не рвет паруса. Жалко их все же. Ванька фок даже не опустил – мне стыдно.
Идилию прерывает вопль Ивана: в моторе вода кипит! Аврал. Беготня. То же мне, ремонтнички! Доливай воду, срочно! Какую? Забортную нельзя. Лей «Виши» из бутылок! Мотор дороже.
К счастью, Ивану удалось найти огрех, закрепить какую-то муфту. Он, как и вся команда, привыкли к тому, что ремонт – это постоянный процесс поддержания корабля. Непременная часть их «торговой точки» - черное ведро с черепом и костями и надписью «Подайте бедному пирату на ремонт». Безнадежно измазавший и прожегший «парадные» рубаху и штаны, Иван вылезает из машинного отделения.
Он официальный капитан бригантины «Авось». Валерий давно передал ему бразды правления, больше уважая, чем Петьку, который «зацепился» за француженку, а «так себе, балбес, с татуировкой, серьгой и лженаучным образованием». А Ванька закончил первый курс ЛИТМО.
- Я ему сказал, чтобы к апрелю закончил, и он к апрелю сдал все экзамены. Сдать это одно, но надо же еще объяснить ситуацию профессорам, уговорить их, чтобы поняли необходимость. Они согласились, приняли экзамены. Кажется, без троек. Как навигатор он очень хороший. Но как капитан, администратор плохой. Его дело – вышел в море, паруса напряг и пошел. Научился здесь же на практике: со мной с восьми лет ходит. А потом в Петеребурге полгода занимался на курсах в ГИМСЕ. Я ему говорил, только не спорь с преподавателями. Бывает такую чушь несут. Так что у него есть все документы, которые нужны в портах.
Полгода «Авось» - в плавании, другие полгода – на зимовке в одном из европейских портов (где получится дешевле договориться). На зиму экипаж отправляется на родину: отдыхать, учиться, готовиться к следующему сезону. Весной они планируют пойти вокруг Испании к средиземноморскому берегу Франции... Но ближайшая цель – по пути ошвартоваться где-нибудь на зимовку. Если получится и если недорого, то в Сан-Себастьяне. Уж очень нравится им этот красивый город, синяя бухта подковой у подножья Пиренеев. В прошлый раз, правда, не удалось там найти места. Все забито. Вообще зимовка на воде стоит около тысячи долларов. Бывало платили и больше, и меньше. Но считают, что больше тысячи – это дорого и позволяют себе такое только в крайних случаях. Стараются выбирать дешевые порты. Сухая зимовка дешевле, но для этого корабль из воды надо краном вытащить.
- В России я поднимал его 20-тонным краном. А в Испании крановщик 50-тонного сказал – нет, это невозможно. Конечно, все что у них сделано, крепче, чем у нас – корабли, машины, дороги. С таким запасом прочности, что просто балдеешь. Но такие перестраховщики! Я им показываю фотографию из альбома: вот видишь «Като», там написано 20 тонн, это японский кран. Я поднимаю и опускаю. А у тебя 50. Нет-нет, говорит. Спросил, сколько стоит стотонный. Да это вся моя зимовка! Один подъем!
- Почему не ходим зимой? Во-первых, холодно. Во-вторых, дела. Ведь там же новая лодка! Уже спустил на воду, в Америку собрался идти. Не мотался бы с этим мотором, будь он неладен, я бы уже здесь был на «Ниноне».
В голосе Валерия появляются новые азартные нотки.
- Это совсем другая лодка. Потому что идея мощная, и лодка будет чудо. Вот увидите. Что я могу сейчас сказать. Супер, и все тут. «Нинона» поменьше, чем «Авось», метров семь-восемь. Зато по мореходным качествам и удобству не сравнить.
- А как же будете делиться между новой и старой?
- Никак. Закончим «Нинону», будет закладывать третью. А «Авось» надо будет вернуть в Питер и там переделать. Не на будущий год. Ей лет пять еще ходить. Пока она нас кормит, так и пусть ходит. Кто-то должен нас кормить, а?
- Признайся, в Америку хотел пройти по следам Колумба? Ведь в этом году было 510 лет его походу. И маршрут, опять же, колумбовский – через Канары.
- Другого пути и нет. К тому же я на Канарах еще не был. Самый удачный путь: постоянно попутные ветра. Я не хочу из себя строить Гагарина. По старому пути, по старой трассе. Для меня и это будет событие. Авось что-нибудь да и первооткроем.
Рубки как таковой на «Авоси» нет, и штурвал находится на палубе. Съемный, чтобы уходя прятать внутрь. Это не излишняя предосторожность: уже был печальный опыт. На бедной русской бригантине европейским жуликам особенно нечем поживиться. Кроме того, что можно считать экзотикой.
- В Руане сперли прежний компас. Мои ребята проспали. Да что их ругать. Компас снаружи, дернешь – вырывается. А компас-то антикварный был, 127 миллиметров. Когда покупал его в Балтийском пароходстве, там всем, конечно, было наплевать на такую железку. А сейчас это ценность. Бронзовая штука, старинная вещь. Ну, если и не совсем старинная, то для Европы просто древность. А для меня он – навигационный прибор. Для ориентирования мне больше ничего и не надо.
- А GPS, например, спутниковый? – (Разговор начинает напоминать диалог Чапая с Петькой).
- Зачем? Джи-пи-эс нужен, когда уходишь далеко в море и даже приблизительно не можешь определить, где ты есть. А тут я и так все вижу, берега знаю, пеленг возьму.
- А на Канары пойдете – будете что-нибудь брать?
- Зачем? Вот карта. Вот Франция, вот – Испания, дальше - Африка, а вот тут – Канары. Че тут определяться-то?
- Ну, вот в Америку собираетесь?
- Туда обязательно возьму джи-пи-эс. Не потому что не знаю, как идти. Но в какой-то момент надо представлять, где находишься. У меня есть секстант, но я им пользоваться не умею. Широту определить не проблема, а долготу сложно. А это нажал - и во! Вот тут рядом – вино, женщины, ночные бары... Заводи, поехали! Ведь если утонешь, то все равно где это случиться. У меня сосед в луже утонул. Шел-шел пьяный, упал и захлебнулся. И не надо было в море выходить. Но знать местонахождение я обязан для успокоения - своего и экипажа. Мне нужен самый простенький, без наворотов. Все равно, метео он мне не выдаст. Впрочем, в середине океана я и по радио не узнаю прогноз. Моя радиостанция только на двадцать миль достает. Будем надеяться, что повезет. Кто судьбой на успех обречен, с неизбежностью терпит удачу.
Пока мы совершали круг по большой внешней бухте Ла-Рошели и Валерий рассказывал мне про свои походы, я наблюдал за остальным экипажем. Работали все без исключения. Даже маленький Савва, который с ловкостью обезьянки взбегал по вантам чуть ли не до клотика, помогал ставить и убирать паруса. Работали слаженно и сноровисто, без особой суеты, если не считать аврала с мотором. Одолев капризный агрегат, Иван все равно был явно огорчен: наверное, у него это были единственные выходные брюки и единственная выходная рубаха. Одел по случаю гостей. А повседневная одежда, мягко говоря, проще некуда. Как и все остальное: макароны по-флотски на обед и ужин, лежанка без белья, жилье без удобств на тринадцати метрах от носа до кормы... Здесь, как я понял, не принято жаловаться. Может быть, побаиваются волевого окрика Валерия. Или решили для себя, что так им лучше.
- Я смотрю, Савва скоро будет заправским матросом.
- А куда ему деться? Он и плавать научился вчера. Ему уже семь лет. Два дня учил его, а позавчера просто спихнул. Достал он меня. Говорю – ну-ка прыгай, а не слезай. Начал орать, как потерпевший. А вчера не успел оглянуться, он уже в воду сам сигнул. Приедем в Питер, пойдет в школу. За полгода должен закончить полный курс первого класса. А потом обратно на корабль до следующего октября.
- Валерий, а никто из них не скучает по нормальной квартире, телевизору, например, ванной, не тяготится этой теснотой?
- Какая же теснота? В кают-компании четверо могут спать и в переднем кубрике столько же. Жить можно. А потом, корабль все же. Терпеть какие-то лишения надо.
- Кто пришел по желанию и в любой момент волен уйти, это понятно. А в твой семье все такие же убежденные бродяги?
- Жена нас бросила. А раньше тоже с нами ходила. И дочка тоже. У нее работа в Питере хорошая. Дети в глаза не говорят, что не нравится такая жизнь. Но Петька вон женился, сошел на берег. Савва, бывает, хнычет. Там, мол, мама по нему скучает, здесь - он по маме. В Питере он проводит у нее субботу и воскресенье. А я ему - ты мужик и не имеешь права проявлять свои всякие там...
Савва действительно хнычет. Накануне вечером мы с ним на какое-то время оказались одни в кают-компании, когда он вернулся из гостей. Ходил на соседнюю яхту то ли к французам, то ли к голландцам играть в карты. Рассказывал, какие там у ребят игрушки и с грустью оглядывал сумрачные стены своего походного жилья, в котором проходит детство. Потом заклевал носом и тут же на лавке свернулся калачиком, поджав черные пятки.
- Валерий, а вы с местными-то часто общаетесь?
- Конечно, часто. Только народ они очень скучный. В Европе, конечно, все скучные. Но в Англии и Германии особенно. С французами и испанцами намного проще. И с испанками тоже. Француженки – нет, а вот испанки нормальные. Ха-ха-ха...
- Что вы считаете скучным?
- Это очень сложно объяснить. Просто скучно и все. Сытно и скучно. Я бы так не смог. Был в гостях у Петьки в Бретани. Там – его жена, тесть с тещей, дом, камин, телевизор. Долго не выдержал. Душно как-то... Англичане, например, стараются разговаривать со мной серьезно. А у нас в России я привык считать, что самый разумный человек – это не очень серьезный. Приглашают в гости, Ванька переводит, они не понимают. Что будете пить? Вино, виски, джин? Я им - и пиво. Они не понимают. Но тоже разные люди бывают. На Гернси стоял рядом с «Уинстоном Черчиллем» и «Малькольмом Мири». С капитаном первого у нас знакомства не получилось. Он меня просто не принял. Я-то, идиот, с подарками к нему чесал. Даже не пустили на борт. А с «Малькольмом Мири», наоборот. Капитан к нам сам пришел, пригласил на обед. Мы ему – мол, вахту не можем оставить. Так он своих матросов прислал на подмену.
- А не хочется походить по российским портам?
- Увы, вокруг любимой родины как-то нет желания плавать. Особенно там люди в форме вызывают аллергию. За шлюзование дерут деньги даже когда пристроишься в шлюзе к большому судну. Ну что, жалко что ли? Все равно он шлюзуется. Так нет – плати отдельно. В Голландии вон спустят на веревке ботинок, бросишь гульден – хорошо, а не бросишь – так и ладно. Догонять не будут. Тут в портах мы как свои. Вот здесь в Ла-Рошели дали нам на халяву допуск в душ для яхтсменов. Он не дешевый. Для богатых все же.
А почему дали? Да потому что к нам хорошо относятся в «капитанерии». Вошли в наше положение. Раньше рядом был бомжатник, где мы «обслуживались», но он закрылся. Бомжи там были чудесные. А какие были бомжихи! Не то что наши российские – спившиеся, с синяком под глазом. А здесь... Правда, татуированные, чего я терпеть не могу. А что до комфорта, то я всю жизнь прожил по коммуналкам. Только перед самым уходом в Европу получили большущую квартиру как очередники. Повезло, но поздно.
- Вы думаете я море люблю? Как собака палку. Самое хорошее море в сто раз хуже самого дерьмового порта. Это сказал мой первый старпом, которого я по дороге из Сибири взял в Гурьеве, чтобы до Астрахани довел. Хороший мужик был, только пьяница жуткий. Но грамотный и умный. И мне тоже море нужно для того чтобы от пункта А прийти в пункт Б. Это самый дешевый способ передвижения, особенно если поднимаешь паруса. Меня часто спрашивали, зачем вы пошли в море. Как зачем? Мир посмотреть. Скучно на одном месте. Приход в каждый новый порт – радость.
А от воды меня рвет. Даже не от вкуса ее. От одного только вида...
Ла-Рошель-Брюссель
|
