Такой фантастической репутации не было ни у кого из русских живописцев. И даже ни у кого из советских. В 60-70-80-е годы Глазунова дружно ненавидели коллеги-профессионалы, и художники, и искусствоведы. Причем все, и правые, и левые. И функционеры Академии Художеств, и гонимые авангардисты. Непрофессионалы-интеллигенты ненавидели тоже. Публика - или, скажем, массовая публика - боготворила. До сих пор помню очередь, вьющуюся кольцами вокруг ленинградского Манежа на его выставку. Феерическое зрелище. Периодически разыгрывались полускандальные, полурекламные кампании с антисоветскими полотнами Глазунова, вроде «Мистерии XX века». На одном холсте пор-теры Гитлера, Солженицына, Ленина, картину с треском снимают с выставки, а автор едет за границу писать Индиру Ганди или Папу Римского. Любопытно, что при этом недоброжелатели и почитатели существовали как бы в разных культурных пространствах не пересекаясь. Не возникало - да и сейчас не возникает - повода для дискуссий. Как будто и спорить не о чем. Для восторженных авторов фильмов, статей и предисловий Глазунов - естественная вершина развития русской живописи. Недоброжелатели же - и в этом я неоднократно убеждался - часто просто отказываются говорить о нем. И так все ясно. А если и говорят, то грубо. И не о живописи, а о самом Глазунове.
Интересно все-таки попытаться распутать клубок брезгливого недоброжелательства, связанного с именем Мастера. Его репутация состоит как бы из нескольких слоев. Первый слой, определяющий эмоции просвещенной публики - это настойчивые слухи о компрометирующих связях Глазунова еще со студенческих времен. Связях, обеспечивающих его карьеру. Косвенных доказательств тут - хоть пруд пруди. Иметь в течение брежневских десятилетий возможность уничтожить любого критика, устраивать наглые антисоветски-религиозные эскапады одновременно с выставками в лучших залах страны - и не иметь при этом интимных связей с компетентными органами, будь то КГБ, ЦК, Политбюро или любая другая подобная чертовщина - может какой иностранец простодушный в это поверит - мы нет. И за меньшие грехи людей со света сживали. Впрочем, сегодня это уже не суть важно. Может раньше имел - а сейчас не имеет, нужда отпала. Все-таки славу себе Глазунов создал как живописец. Итак, о живописи.
В восьмидесятые годы по рукам ходила замечательная, самиздатс-кая, разумеется, статья Марии Чегодаевой, называвшаяся, кажется, «Феномен Глазунова и китч в современной советской живописи». Автор спокойно доказывала, что Глазунов сам по себе интереса не представляет, он не более чем эпигон русской живописи 19 века, причем эпигон не слишком умелый и вполне бездарный. А популярность его объясняется тем, что советская публика и советская живопись, наконец, доросли до китча. Так что интересен не Глазунов, интересно общество, в котором он - гений.
Действительно, генезис советского китча - отдельная большая тема. В конце семидесятых меня пригласили на одну конспиративную квартиру в Ленинграде, на подпольную выставку живописи. Гвоздем ее были картины молодого, но уже умершего, кажется, к тому времени художника Александра Исачева. Религиозные сюжеты - простертые руки, закатившиеся глаза, отверстые раны, капли крови и пота - все выписано старательно и очень натуралистично. Как в жизни. Масса искреннего религиозного чувства - и никакой художественной культуры. Вполне респектабельная публика реагировала на эти олеографические сласти с восторгом. Сейчас Исачев стал знаменит. Не так как Глазунов, но все-таки.
Объяснить это можно только общей культурной деградацией. Россиискую публику отучили от вкуса, как крестьян от земли. Лет сто назад, во времена естественного, а не вновь приобретенного христианства и непрерванных художественных традиций тоже писались религиозные сюжеты. Но за спиной Крамского и Ге стояла Императорская Академия Художеств, стояли Александр Иванов, Брюллов. Олеография знала свое место. Сейчас за спиной Глазунова - пустота и тень его учителя Иогансо-на. А перед ним -девственная публика, верящая в колдунов и Кашпиров-ского. Ей можно ввернуть все, что угодно.
На ретроспективных выставках хорошо видно, как молодой художник перепробовал все направления, появившиеся со времен оттепели в советской живописи, пока не остановился на своем стиле, легко узнаваемом и очень нетрудоемком. Сладкие псевдоиконописные лица, туманные глаза в пол-лица, воздетые руки, сияния, безвкусно раскрашенные многофигурные композиции с лицами, откровенно срисованными с фотографий,-то ли плакаты, то ли комиксы, то ли хоругви. Вся эта клюква при том чрезвычайно многозначительна и патетична. Тут тебе и религиозная символика, и славное прошлое России, и злодеи, и гении, и звезды, и свастики - все, что может возбудить и без того взбаламученную перестройкой психику российского жителя. Правда, в грандиозных композициях последних лет появилась несвойственная ему раньше тщательность проработки. Что подтверждает слухи - опять слухи! - что Мастер руководит сейчас целой группой подмастерьев.
Впрочем, нельзя сказать, что Глазунов ничего не дал русской живописи. Напротив, его вклад громаден и значителен, эпохален. И вот почему.
Предшественники Глазунова, и приличные, вроде Самохвалова и Дейнеки, и совсем прожженные, вроде Александра Герасимова или Налбандяна, всегда испытывали - в силу своей образованности - некоторую внутреннюю раздвоенность. Ощущали несовпадение между приходящим сверху «социальным заказом» и усвоенными во время обучения художественными традициями и навыками. Власть - а наверху сидели люди простые - требовала агиток, а академики пытались при этом - в меру сил и представлений - еще и пластические задачи решать, то есть живописью заниматься. Этот комплекс ощущается почти у всех.
Так вот, Глазунов его лишен начисто. Он принес в русскую живопись то, чего безуспешно добивались от нее теоретики и идеологи соцреализма. Он дал ей вульгарность. Живопись Глазунова вульгарна со всех точек зрения: прямолинейно вульгарны его сюжеты, вульгарен стиль - многозначительно-слащавый, вульгарен метод - примитивно-компилятивное перерисовывание чужих композиций и фотографий. Полотна Глазунова о-о-чень красивы, идеологически насыщены, понятны всем и зовут к борьбе. Они полностью свободны от совести и вкуса. Можно сказать, что его творчество - это полная и окончательная, хотя и слегка запоздалая, победа соцреализма Впрочем, может и не запоздалая вовсе. Может быть, на роду было соцреализму написано, что его стиль и метод обретут истинное воплощение в сочетании не с коммунистической идеологией, а с национал-патриотической.
Тут мы касаемся еще одного слоя глазуновской репутации. Президент Российской Академии Художеств - один из безусловных лидеров русского национал-патриотического движения. Его творчество по существу лишь иллюстрация взглядов. А взгляды - замечательные. Еще четверть века назад критик В. Шитова, анализируя выпущенную молодым Глазуновым автобиографическую книгу, определила взгляды маэстро как шовинистические. Об этом, правда, тогда никто не узнал. Статью удалось напечатать только в 1990 году в журнале «Искусство кино». А недавно мне попалось в руки постперестроечное интервью Глазунова сыктывкарской газете «Красное Знамя». Газета отрекомендовала Мастера как монархиста, исповедующего идею русской соборности и пишущего в стиле «эмоционально-философского реализма». На вопрос корреспондента: «Как в наше смутное время человеку не сбиться с дороги добра, не дать свече погаснуть?» - эмоциональный реалист отвечает: «Когда Понтий Пилат спросил Христа, что есть истина, Христос промолчал. Я не могу давать советов ... Но сегодня... когда идет расчленение трупа некогда великой России, мы тем более должны служить добру...».
Расчленение трупа, надо думать, это распад империи. А служить добру, значит распада не допускать. Мастер полагает, что Россия до революции была «самой сильной, самой передовой, самой богатой и культурной державой..., единственной страной, не знавшей колоний - мы не торговали чукчами, как Америка неграми. Все добровольно шли, просились под нашу корону - и грузины, и армяне, и украинцы ... мы всегда несли свет и просвещение. И важно продлить традиции великого русского начала».
Последняя фраза звучит довольно зловеще. Как всегда у патриотов, набор шовинистских клише не рассчитан ни на какое обсуждение. Не объяснять же, в самом деле, человеку с высшим, пусть и художественным образованием, что все он врет, что и колонии были, и рабовладение, и кто кого просвещал еще неизвестно, и кого только при этом не завоевывали, так что от кое-кого и следа не осталось. Типично для национал-патриотов также соединение русского шовинизма с демонстративным православием, то есть «православие» без христианства.
Свои художественные вкусы маэстро тоже объясняет причинами религиозными. Современное искусство считает победой сил сатаны: «Чернобыльские катастрофы уничтожают Божий мир, культуру - антимир. Когда Пикассо рисует на заду нос, а ухо под мышкой, это тоже революция против красоты Божьего мира, потому что человек есть образ и подобие Божье... Все это насилие над природой и есть дыхание апокалипсиса» - заканчивает Глазунов. Так что, «философско-эмоциональный реализм» есть единственно верный художественный метод.
Попробуйте оспорить. Только теперь историю искусств придется объяснять, и с самого начала. Оттого и нет желающих дискутировать с Глазуновым и о Глазунове. Имя громкое, слава всемирная, личность глобальная, а говорить не о чем. Плохой художник и примитивный шовинист. Остается только ругаться. Или смеяться. Кому что нравится.
|
